Следователь городского отделения милиции вызвал на допрос Амирхана, Гульжанат, Курбан-Кады и Арслана. Всех четырех — на десять часов утра. У следователя был свой расчет: допрашиваемый должен знать, что в любую минуту могут пригласить его товарищей для очной ставки. Первой явилась Гульжанат. Она была рада вызову, давно бы пришла сюда сама, да не знала, как это сделать. Войдя в приемную, она молча села на стул у дверей кабинета.
— Вы по какому делу? — спросила молоденькая белокурая секретарша.
Гульжанат подала ей повестку.
— Ждите…— с любопытством взглянула на нее секретарша.
В приемную вошел заведующий отделом писем редакции Арслан.
— Как жизнь? Как занятия в университете? — словно ничего не случилось, обратился он к Гульжанат. На самом деле ему было неловко перед ней и жаль ее. Он понимал, что она без вины виноватая. «Смерть Асият, ее безжалостное письмо — каким грузом легло все это на Гульжанат! Бедняга!» — думал Арслан.— Можно предположить то, что укладывается в рамки здравого смысла,— стараясь успокоить Гульжанат,— начал Арслан,— а то, что безрассудно, предположить нельзя. Безрассудство не поддается логике! — с пафосом повторил он фразу, слышанную им от Амирхана. Эти слова на все лады твердили работники редакции, чувствуя себя виноватыми, стараясь оправдаться. И дальше Арслан также слово в слово повторил то, что говорилось в эти дни редактором, Амирханом и другими:
— Нас интересовал вопрос пропаганды нравственности. Частный факт нужен был для подкрепления идей, направленных на воспитание. Наша задача — организовать факты, преподнести их… Общественное мнение — могучее оружие, мы должны им пользоваться, порою идя на компромиссы, иногда даже жертвуя частностями.
— Жизнь человека, по-вашему, частность? — подняла хорошенькое личико секретарша.
— Я уже сказал: безрассудство не поддается логике. Все знают, что в свое время я первый обратил внимание на письмо Асият, я предупреждал.— Арслан
тряхнул кудрявой голевой и приосанился: смотрите, мол, любуйтесь, какой я прозорливый. История с Асият была крайне неприятная, он переживал ее вместе со всеми, однако ходил все эти дни по редакции фертом: он предупреждал…
Почти одновременно в приемную вошли Амирхан и Курбан-Кады. Оба молча предъявили повестки и сели — Амирхан в самый угол, особняком, Курбан-Кады — рядом с Арсланом.
После смерти Асият Гульжанат впервые увидела Амирхана. Она встала, когда он вошел, и так продолжала стоять.
— Садись,— дернул ее за платок Курбан-Кады. Гульжанат не шелохнулась, она смотрела на Амирхана, ей нужно было встретиться с ним взглядом. Амирхан смотрел в пол. Гульжанат сделала несколько шагов и остановилась перед Амирханом. Он не поднял головы.
Гульжанат взяла его за подбородок, попыталась приподнять лицо, но оно было слоено чугунное. Амирхан упрямо отводил взгляд.
— А-а, не можешь… не можешь… — Рука Гульжанат безвольно упала.— Я знала, что ты не сможешь посмотреть мне в глаза. И за это спасибо. Нам не быть больше вместе. Асину смерть я тебе никогда но прощу. Никогда!
Амирхан не поднял головы, будто не к нему обращалась Гульжанат. За несколько секунд перед его мысленным взором промелькнули события последних дней.
В понедельник, по дороге на работу, он встретил знакомого врача.
— Сегодня ночью твоя героиня скончалась,— сказал ему земляк,— сейчас возвращаюсь с дежурства. Выпила девчонка флакон эссенции, спасти не удалось…
Амирхан остался стоять посреди тротуара подавленный, растерянный, а потом круто повернулся и пошел… к дому Ларисы.
— Я согласен,— забыв даже поздороваться, выпалил он с порога,— я согласен уйти из редакции. Только нужно, чтобы сегодня же позвонили нашему редактору, попросили его, иначе не отпустят.
— Прекрасно! — хлопнула в ладоши Лариса. Она и не заметила подавленности Амирхана.— Чего ждать, мы сейчас пойдем к шефу. Он тут же позвонит. Немедленно.
Амирхан не зашел к шефу. Он ждал Ларису на улице, собирал в кулак свою волю. Он чувствовал себя загнанным волком, который хочет выскочить в единственный проход между красными флажками и несется к нему во весь опор, пока лазейка еще не закрыта.
— Все! — выбежала к нему Лариса. Глаза ее лучились, щеки разрумянились. В эти минуты она была по-настоящему красива.— Все! Шеф при мне позвонил и уговорил твоего редактора. Получишь расчет немедленно. Пошли!
— Нет,— остановил ее Амирхан, — в редакцию я пойду один, люди могут неправильно истолковать…
— Как хочешь,— капризно надула губы Лариса.— Я буду ждать тебя.
— Угу,— буркнул Амирхан и пошел в редакцию, ежась под влюбленным взглядом Ларисы. О, как он ее сейчас ненавидел!
Редактор нехотя подписал заявление.
— Такие кадры теряем,— сказал он сидевшему в кабинете ответственному секретарю, — но ничего не поделаешь, я понимаю, Амирхан, тебе пророчат блестящую карьеру ученого. Я не враг, задерживать не стану.
Тогда Амирхану казалось, что он успел прорваться в проход между красными флажками, ускользнул…
— В смерти Асият нет моей вины — это стечение обстоятельств,— говорил он, стараясь убедить окружающих и самого себя,— я ведь ее не ругал, а хвалил. Хотел показать людям все богатство ее души. Кто мог подумать, что дело так обернется? Я ведь личной корысти не имел. Не для себя старался. Мне предложили написать, я написал.
Он ходил к адвокату, советовался, как себя вести. Оказывается, какие это все были жалкие уловки!
В приемной раздался звонок, секретарша поднялась и приоткрыла дверь кабинета.
— Магомедова, зайдите…
Гульжанат вошла в кабинет следователя. Она двигалась к его столу, как к плахе, медленно, с достоинством, отрешенно. Ее глубоко запавшие глаза мрачно горели.
Следователь привстал из-за стола и подвинул ей стул:
— Садитесь, пожалуйста.
Гульжанат села. Она все время думала о том, что забыла погасить газовую горелку. Видела горящую горелку перед глазами и беспокоилась: как же она забыла ее погасить? Как ярко она горит! После встречи с Амирханом все ей казалось ненужным, неважным, бессмысленным, никаких желаний у нее не было, кроме одного — добраться скорее домой и погасить горелку.
— Вы знаете, по какому поводу я вас пригласил? Гульжанат кивнула.
— Покойная была вашей подругой? Гульжанат кивнула.
— Считаете ли вы, что ее толкнула к гибели статья, напечатанная в газете?
Гульжанат кивнула.
— Выпейте,— сказал следователь и налил ей из традиционного кабинетного графина стакан воды.
Гульжанат отпила несколько глотков безвкусной кипяченой воды. Вытерла губы ладонью.
— Спасибо.
— Пожалуйста,— улыбнулся следователь.— Вы учитесь в университете?
— Да.
— Пожалуйста, расскажите, ничего не скрывая, о ваших отношениях с покойной, о ваших отношениях с автором статьи. Вообще обо всем, что знаете.
— Это я виновата. Я во всем виновата. Если бы я порвала, тогда ничего бы не было. Но я поверила, не порвала, а надо было порвать. Обязательно порвать. А я не порвала. Вот поэтому Ася…— Гульжанат задыхалась, щеки ее залил румянец.
— Что вы должны были порвать?
— Письмо. Письмо Асият в редакцию и эту…— На столе следователя лежала газета со злополучной статьей. Многие фразы были подчеркнуты красным карандашом. Гульжанат кивнула головой в сторону статьи.— Он мне читал, я знала.
— Автор читал вам статью, прежде чем напечатать? — удивился следователь.
— Да, он мне читал. А я не порвала. Поэтому. Поэтому все. Она умерла.
— Значит, вы знали о статье и не воспрепятствовали? М-да,— пожевал губами следователь,— а я думал, вы тут ни при чем, так говорят и все оаши товарищи. А теперь дело принимает новый оборот…
— Нет, нет, я виновата, честное слово! Курбан-Кады не виноват. Арслан тоже не виноват, они не знали, а я знала. Он положил в стол, потом мы поссорились.
— М-да, вы были на похоронах?
— Нет. Я слишком поздно узнала обо всем. Фабрика ее, как самоубийцу, хоронить отказалась, хоронили девочки из общежития и комендант. Мы с тетушкой Барият потом ходили на кладбище, хоть у нас и не принято, только ее могилу не нашли…
— М-да. Грустно. А почему вы не порвали статью?
— Я поверила. Он дал мне слово, что не будет печатать, я поверила.
— Так он вам давал слово,— с облегчением переспросил следователь,— значит, он вас обманул?
— Все равно я виновата.
— На сегодня, видно, хватит,— закрыл папку следователь. Он понял, что, хотя Гульжанат и читана статью, она поверила Амирхану, что он статью не напечатает. Гульжанат была обманута.
— Вы меня, пожалуйста, судите, я виновата, я думала только о себе, а об Асе забыла. Вы меня, пожалуйста, судите…
— Хорошо. Мы еще продолжим разговор. Мы во всем разберемся. Вы не виноваты, вы были обмануты. А сейчас можете быть свободны. Попросите Курбанова Амирхана.
— Товарищ Курбанов,— ни на кого не глядя, сказала в приемной Гульжанат и, не поднимая головы, вышла на улицу.
Гульжанат шла, не оборачиваясь, все убыстряя шаги. Ей хотелось сейчас увидеть мать, молча прижаться к плечу.
— Тетенька, как хорошо, что я вас встретил! — слоэно из-под земли вырос перед ней черноглазый мальчик с ранцем за плечами.— Я искал вас все время. Возьмите десять копеек.— Мальчик протянул Гульжанат новенькую серебряную монету.
— Зачем? — широко раскрыла глаза Гульжанат.
— Берите, берите,— настаивал мальчик,— я же вам должен за мороженое, разве вы не помните?
— Да, да,— сказала Гульжанат и машинально взяла деньги.
— Ну вот! — счастливо улыбнулся черноглазый мальчик.— А вы думали, что я вас обману!
Мальчик побежал в школу, что была через дорогу от городского сада, а Гульжанат пошла домой, ничего не замечая вокруг, зажав в кулаке монету, которую дал ей мальчик.

Авторизованный перевод с даргинского Вацлава МИХАЛЬСКОГО.

Журнал Юность № 11 ноябрь 1971 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области