Она бежала до тех пор, пока не задохнулась. Постояла несколько минут, отдышалась и пошла медленно. Куда она шла, сама не знала. Она забралась на гору Тарки-Тау, возвышающуюся над городом, как крепость. Она думала, что крутизна, обстановка, похожая на родные места, облегчит ее страдания. «Надо плакать, это поможет»,— убеждала себя Гульжанат. Но слез не было. Дул пронзительный ветер, с неба лились ледяные струи дождя.
В летнем платье, с пылающим лицом стояла Гульжанат на вершине Тарки-Тау и смотрела на город, подернутый сеткой дождя. А потом повернулась и пошла в глубь низкорослого леса, не выбирая тропинки, HarfponoM, через кусты терновника и волчьей ягоды. Она испытывала удовольствие, что колючки обжигали ей ноги, цеплялись за платье и рвали его. «Плачь!» —уговаривала она себя, но плакать не могла.
Гульжанат споткнулась и подняла пустую бутылку. Откуда она? Кто-то пил. Бутылка была нужна, пока в ней было вино, а потом ее выбросили. Вот так и все в жизни, а что такое жизнь? Гульжанат разбила бутылку о камень, обросший мхом, куски стекла разлетелись во все стороны, один из них упал ей на руку. Она тронула его кончиком пальца, острые края угрожающе сверкнули. «Разрезать бы вены и покончить со всем: и с Амирханом, и с подарками домой, и с университетом!»
Она представила себе, как ее нашли на Тарки-Тау мертвой, как Амирхан лицемерно рыдал над ее трупом, а потом женился на той раскрашенной кукле. Как приехали родители и мать бросилась к ней, трясла ее и плакала, рвала на себе волосы и требовала, чтоб ее похоронили вместе с дочерью. А отец угрюмо молчал, не поднимая от земли глаз…
По телу ее прошел озноб, она почувствовала, что окоченела и промокла. Надвигались ранние сумерки. Ей стало страшно, так страшно…
Она выбралась из зарослей и быстро, не оглядываясь, пошла по тропинке вниз, в город, к людям, к теплу, к свету.
Когда Гульжанат, вся мокрая и оборванная, пришла домой, приехавшая в ее отсутствие тетушка Барият подняла руки вверх, будто собираясь стать на молитву.
— Вай аллах! Вай аллах! Что с тобою? Почему ты без пальто? Что ты сделала со своими туфлями? Ноги все в крови! Платье изодрано. Что, на тебя собака напала?
— Собака… собака.
— Где на тебя собака напала? Завтра утром пойдем. Что же ты не расспрашиваешь, как мы съездили, как у вас дома? — подбоченилась Барият.
— Мне все равно.
— Что все равно? Мать твоя большие подарки требует. И правильно делает, знаешь…
— Мне все равно,— перебила ее Гульжанат,— завтра расскажете, Я спать хочу. «Заснуть бы и не проснуться!» — подумала она.
— Ну что ж, спи. И завтра будет время для разговоров,— обиженно поджала губы тетушка Барият. Погасила свет и вышла из комнаты.
Только голубая коронка газа продолжала гореть, да шумел чайник.
«Как же я завтра увижу Магомеда Магомедовича? Как посмотрю ему в глаза? Что скажу? Старик так радовался, ездил в такую даль, и все зря?! Где взять силы выслушать рассказ Барият про сватовство? Разве я смогу читать оригиналы, спрашивать, отвечать, улыбаться? Курбан-Кады будет стараться мне помочь. Он уверен, что человеку всегда можно помочь. А Амирхан? Вдруг мы встретимся? Нет, встречаться с ним я больше не могу, уеду. Уеду, а то еще руки на себя наложу. Дома готовятся к свадьбе… Ой, аллах, что же делать?! И Магомед Магомедович…»
— Ты слишком гордая, Гульжанат! — как далекое эхо, раздался голос учительницы Ирины Григорьевны.
— Разве плохо быть гордой? — спросила Гульжанат.
— И хорошо и плохо. Гордость мешает тебе правильно понять другого человека. По достоинству оценить свои силы, свое мужество.
Гульжанат не стонала, не плакала, она лежала и улыбалась. «Завтра я пойду на работу и вытерплю все». Губы ее растягивались в улыбку, а в глазах была тоска.
В эти минуты Гульжанат навсегда прощалась с детством, юностью. Она не знала, что люди взрослеют не только годами, но и минутами прожитой жизни.

Журнал Юность № 11 ноябрь 1971 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области