В заметке ни одного моего словечка не осталось, не умею я писать,— заплакала Гульжанат, когда Магомед Магомедович поздравил ее с дебютом.
— Это уже Амирхан постарался, его не переспоришь, умник!
— А я и не спорю, он больше меня понимает, но зачем писать неправду? Вот, почитайте: «Когда она узнала, что мы собираемся писать о ней в газете, З. Юсупова смутилась и запротестовала: «Зачем обо мне писать?! Я ничего особенного не делаю, просто, как все, люблю свою профессию». А на самом деле все было иначе. Зумруд обрадовалась, ей очень хотелось, чтобы о ней написали в газете. Что же теперь Зумруд подумает обо мне? Что? Выходит, я лгунья, да?
— Это уж так, это обидно,— согласился с «ей Магомед Магомедович.— Да ты подойди извинись, объясни все как было…
— Стыдно.
— Извиниться не стыдно. В таком случае молчать стыднее.
В корректорскую вошел Амирхан.
— Такая досада — уезжаю в командировку,— обратился он к Магомеду Магомедовичу.
— В добрый путь! — сказал старик и уткнулся в газету.
Амирхан прошелся несколько раз по корректорской в надежде, что Гульжанат выйдет его проводить, но она и глаз не подняла. «Противный, выставил меня перед человеком лгуньей, а теперь еще ожидает, чтоб я его провожала, и не подумаю».
Но не успела закрыться за ним дверь, как ей стало грустно, очень грустно.
Вслед за Амирханом явился Курбан-Кады, он, видно, был рад отъезду своего начальника. Удобно усевшись, расфилософствовался:
— Есть люди, для которых любовь перестала существовать, любить они не умеют, разве только увлечься… Да, да, любовь для них тяжкий грех, обуза, они смеются над ней, а того не понимают, что просто сами мелки… И такие пустые люди имеют успех даже у серьезных девушек.—Курбан-Кады многозначительно посмотрел на Гульжанат. Та промолчала, сделала вид, что она не поняла, кого он имеет в виду. — Эти болтуны только умеют говорить красивые слова да соблазнять девушек. А за душой у самих ничего,— не унимался Курбан-Кады.
— Неправда, он хороший, очень, очень хороший, вот! Не смейте так о нем говорить, я не хочу слушать!— И Гульжанат выскочила из корректорской, даже не спрятав в стол папок с оригиналами. Курбан-Кады дернул себя за левое ухо и вышел вслед за Гульжанат.
На проходной вахтерша вручила ей сверток.
— Возьми, Амирхан передал.
Гульжанат, вспыхнув, сунула его в сумку и побежала домой, бежала всю дорогу, будто за ней гналась стая гончих. Она развернула сверток только дома, в нем было письмо и розовое нейлоновое платье.
— Вах!
Не задумываясь, чье оно, для кого предназначено, с чисто женским нетерпением и любопытством она надела платье. Платье сидело, как будто шилось специально для нее. Гульжанат посмотрелась в зеркало. «Да я же красавица!» — удивленно подумала она. При одной мысли, что платье надо снять и отдать вахтерше, у нее похолодели руки. Она разорвала конверт и залпом прочла:
«Гульжанат! Очень сожалею, что завтра не могу быть рядом с тобой. Помешала проклятая командировка. Но от всей души поздравляю тебя с днем рождения и желаю тебе большого, большого счастья. Это платьице — мой небольшой подарок. Букет цветов и коробка шоколада еще за мной. До скорой встречи. Амирхан».
— Как? День рождения? Мой? Завтра? А я совсем забыла… Мне ведь никто никогда не отмечал дня рождения.
Завтра день моего рождения, мне исполнится восемнадцать лет! Милый, дорогой Амирхан! Он первый в моей жизни поздравил меня с днем рождения. Никогда я этого не забуду!
— Вай, вай, вай, красивое платье. Где купила? Сколько отдала? — засыпала ее вопросами вошедшая с улицы тетушка Барият.
— Амирхан подарил. У меня завтра день рождения. А я забыла, дома у нас этот день никогда не отмечали. И как он узнал? Как вы думаете, откуда он узнал?
— Наверное, в отделе кадров,— догадывалась многоопытная Барият и добавила.— Кто кем интересуется, тот все про того знает.
— Вернуть ему придется! Неудобно от мужчины такие подарки принимать? — упавшим голосом спросила Гульжанат.
— Зачем отдавать? Зачем человека обижать? Он для тебя вовсе не мужчина, а сотрудник. В городе принято в день рождения подарки дарить. Носи на здоровье, платье импортное, иранское, вот бы дочке моей такое купить. На базе достал, в магазине таких не было.
Барият прошла в комнату, открыла комод, вынула розовую шелковую комбинацию:
— Вот, для дочки купила, носи на здоровье, ей еще куплю…
— Спасибо! Теперь я вам должна что-нибудь подарить.
— Мне-то зачем?
— Чтобы и вы радовались. Хорошо, когда люди радуются. Правда, тетушка Барият? Значит, я могу принять подарок? Это не стыдно? А перед Зумруд я извинюсь, попрошу, чтоб она Амирхана простила, а то мне как-то неудобно перед ней. Завтра же рано утром на стройку сбегаю.
— Ты узнай, когда у него день рождения, и тоже сделай ему подарок, вот и поквитаетесь. Молодец, внимательный.
Гульжанат вся засветилась и повисла на шее у тетушки Барият:
— Ой, тетушка Барият, как я вас люблю!
«Не меня, а его!» — усмехнулась Барият, но промолчала.
— Вот… туфли не подходят к платью, — вздохнула Гульжаиат, рассматривая свои старенькие туфли на низких каблуках. Раньше они ей казались приличными, но сейчас, рядом с нарядным розовым платьем, они вдруг стали убогими и жалкими.
— Не знаю, куда ты деньги деваешь, работаешь день и ночь и без копейки.
Гульжанат вздохнула: за ней еще числилось тридцать рублей долгу, весь аванс придется отдать…
— Хочешь, дам в долг сорок пять рублей? На твою ногу в магазине есть лаковые туфли.
Гульжанат не выдержала искушения. Сорок пять рублей — и она стоит в английских лакированных туфлях перед большим зеркалом универмага. Стоит нетвердо на высоких каблуках, как мальчишка, впервые поднявшийся на ходули. Старые туфли она завернула в газету с собственной злополучной заметкой и даже не взглянула на нее, как будто все ее неприятности были не вчера, а давным-давно.
Стуча каблуками, подавляя в себе смущение и радость, она вышла на улицу. Гульжанат шла как струнка, выпрямившись, чуть откинув голову с длинными черными косами, движения ее были легкими и грациозными, будто она стала танцовщицей, а каблуки на весь город вызванивали: дзинь-дзинь-дзинь-дзинь! И этот замечательный день подарил ей Амирхан. Он подарил ей небо, голубое и бездонное. Он подарил ей зелень еще не тронутых осенью листьев, переполненные автобусы, улицы с улыбающимися людьми. И первое в ее жизни шелковое платье, и взрослые туфли на высоких каблуках. И эту радость. Главное — эту радость! Как стучат ее каблуки, наверное, их стук слышат сейчас в ауле мать и сестры. Слушают и улыбаются. А как же посылка? Она же обещала им прислать, они ждут, ходят на почту, волнуются. Утро там, в ауле, начинается с того, что сестра гонит корову в стадо и все встречные взрослые и дети останавливаются и спрашивают: «Ну, получили посылку от Гульжанат?» Сестра улыбается и разводит руками: «Нет еще…»
Потом, держа в руках кисет, закуривая, выходит на работу отец. Все с ним почтительно здороваются, расспрашивают о самочувствии, о делах, а потом, с любопытством, о старшей дочери. Цокают языками: почему же до сих пор нет посылки? Советуют пойти к начальнику почты Магомеду: пусть не ленится, а как следует наведет справки.
Братишки только и говорят, что о посылке, хвастаются.
Мать вздыхает и оправдывает перед всеми Гульжанат: «Заказов много. Думаете, так все просто достать, хоть и в городе?»
А у Гульжанат долг с тридцати вырос до семидесяти пяти рублей. Но каблуки стучат и заставляют Гульжанат улыбаться: «Ничего, отдам, а домой
напишу, что это я от их имени подарила себе туфли, сегодня же напишу».
— Здравствуй, Гульжанат,— остановила ее Зумруд.
— Ой, вот хорошо, что тебя я встретила,— обрадовалась Гульжанат.— Я к тебе собиралась завтра утром бежать, ты извини, что в газете напутали.
— Что напутали? — удивилась Зумруд.—Все правильно.
— Да ты же говорила, что хочешь, чтоб о тебе написали в газете.
— Ты об этом, ну да это я же для тебя говорила, а не для печати. Как написали, так лучше. Значит, так надо.
— Да? — удивилась Гульжанат.— А я мучилась…
— Да нет же, в газете так и надо,— пожала плечами Зумруд,— мало ли чего я тебе скажу, а газета — это другое. Какое у тебя красивое платье и туфли. Ты, случаем, не невеста? Ну, бывай здорова, за малышом в ясли спешу.
«Странно, она не обиделась, даже не обратила внимания, а я всю ночь проплакала. С Амирханом не попрощалась. Даже проводить его не вышла. Вот бы встретить его сейчас!»

Журнал Юность № 11 ноябрь 1971 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области