Настал день первого экзамена.
— Положи пятаки в туфли, под каждую пятку по пятаку,— посоветовала тетушка Барият, протягивая своей квартирантке две стертые монеты.— Я их нарочно камнем побила, чтобы они совсем старые стали. На!
— Это еще зачем? — как ребенку, улыбнулась ей Гульжанат.
— Если люди так делают, значит, помогает. У моей сменщицы, у тети Паши, три сына в институты сдавали, и все прошли. Это она меня научила, говорит: «Верное дело!» Положи, положи, не ломайся.
— Я в приметы не верю.
— Поживешь с мое, поверишь!
— Нет. Не обижайтесь, тетушка, но я не положу. Тем более, мы сегодня сдаем историю. Например, мне билет попадется о революции, и я комсомолка, а у меня под пятками пятаки?!
— Комсомол, комсомол! Какая разница, лишь бы экзамен сдать!
— Нет, — покачала головой Гульжанат, — нет!
— Упрямая ты, — вздохнула тетушка, — пора идти. Я тебя провожу.
Из мягкой полутьмы комнаты они вышли на залитую утренним солнцем улицу и направились к новому корпусу университета.
Построенное в виде каре красное кирпичное здание университета в эти дни было похоже на осажденную крепость. Перед железными прутьями ворот и забором густо толпились юноши в белых рубашках, скромно и красиво одетые девушки, мужчины в соломенных шляпах и при галстуках — из средне-начальствующего состава,— старики в тяжелых, словно литых, папахах, дамы с пляжными зонтиками и закутанные с головы до ног болельщики из дальних аулов — матери, тетушки, бабушки экзаменующихся. Здесь же в толпе сновали подростки, видимо, пришедшие поболеть за своих старших братьев и сестер. Русский, аварский, даргинский, лакский, лезгинский и многие другие языки смешивались в один легкий гул, который волнами накатывался на осажденную крепость.
По другую сторону забора ходили студенты с красными повязками на рукавах, следили, чтобы болельщики не перелезали через забор и вообще не вольничали.
— Товарищи! Товарищи! Отойдите от калитки! — время от времени оглушительно гаркал в переносный рупор один из них.
В калитку-вертушку впускали поодиночке при предъявлении экзаменационного листа.
— Дай аллах! — напутствовала тетушка Барият. Протолкавшись к калитке, Гульжанат протиснулась
в нее, подняв в руке раскрытый экзаменационный лист. Ее пропустили во двор. Не чуя под собой ног, заспешила она к корпусу, где принимали экзамены.
«Добро пожаловать!» — восклицал транспарант на левой стене вестибюля. «Ни пуха ни пера!» — обнадеживал транспарант справа.
Барият осталась томиться за забором, она считала, что не может уйти домой, пока не вернется Гульжанат.
— Знаете, как уйдешь, а вдруг ребенок получит двойку?! — сказала ей полная женщина в мини-юбке, усердно спасая свое холеное лицо от солнца под оранжевым пляжным зонтом. — Это ужас, что тут делается! Ваша дочь?
— Да, — гордо соврала Барият.
Солнце палило все беспощаднее, говорили, что по радио обещали на сегодня тридцать пять градусов в тени. Тень, падавшая от здания малого корпуса, становилась с каждой минутой все уже и прозрачнее. Одна за другой подъезжали «Волги», «Победы», «Москвичи», останавливались поодаль на шоссе. Вереница машин росла и росла: в хвост «молоковозу» пристроилась «Скорая помощь», а там и «милицейская», а там и «поливалка», и похожая на ракетную установку машина эпидемической станции из какого-то дальнего района, и даже огромный двадцатипятитонный «Белаз» с никелированным зубром на капоте. При виде всего это становилось сразу понятно, что образование — дело воистину всенародное.
В десять ноль-ноль с шоссе свернула к воротам белая «Волга». Ворота мигом раскрылись. Приехал ректор университета. Человек в данной ситуации самый высокий.
— И чего детей мучить! — сказала Барият высокому старику в овечьей папахе, с голубоватыми космами бороды, стекающими на белую нательную рубашку, поверх которой был накинут заношенный бумажный пиджак.
Старик взглянул на нее зоркими карими глазами и, ничего не отвечая, продолжал перебирать янтарные четки. Барият заговорила с ним по-кумыкски. Старик обрадовался, заулыбался. Сам он, как выяснилось, был аварцем, привез поступать в университет свою единственную дочь Патьму, продал почти всех своих овец и приехал.
— В городе куда ни кинь, везде деньги нужны! — объяснил старик.
— Да, времена переменились, — вздохнула Барият, — еще совсем недавно в институты тащили за уши, а сейчас не поступишь: все желают учиться.
— Сам ректор приехал! — глубокомысленно изрек тип в шевиотовом пиджаке, надетом прямо на голое тело; из кармана пиджака торчали никелированные наконечники пяти авторучек, соломенная шляпа с черной лентой сбилась на затылок. — Из нашего аула двенадцать человек сдают, — продолжал он, как бы ни к кому не обращаясь.— Это на двадцать процентов больше, чем в прошлом году.
— Не толпитесь! Не висните на заборе! Отойдите от калитки! — гаркнуло в микрофон.
Вышел первый экзаменовавшийся.
— Пятерка! — восторженно поднял он над головою кулак.
Толпа радостно загудела, заволновалась, надежда на удачу ожила в сердцах болельщиков.
А в это время Гульжанат, поеживаясь от нервного озноба, ожидала своей очереди. Она пыталась еще что-то заучить, запомнить, без конца смотрела в хронологическую таблицу и шептала даты.
Наконец подошла ее очередь.
Взяв билет, Гульжанат чуть не вскрикнула. Второй вопрос она не знала совсем: это был единственный пробел в ее подготовке, единственный из пятидесяти вопросов, на который она не нашла ответа в учебнике, потому что ответ этот был запрятан в «мелком шрифте», которого Гульжанат вовсе не читала, ведь и основного текста было так много…
Отвечая, она краснела, путалась, сбивалась, не находила нужных слов даже тогда, когда знала.
— Приходите на следующий год, — мягко улыбнулся седой, почтенного вида преподаватель.— Больше двойки я вам поставить не могу.
Ассистировавшая ему молоденькая женщина кивком подтвердила свое согласие. Двойка!
Этого Гульжанат не ожидала. Двойка!
Что она скажет дома? Что она скажет Барият? Магомеду Магомедовичу? Курбан-Кады? Амирхану?
Выйдя из аудитории, Гульжанат не решалась спуститься в вестибюль и потом пройти через весь гопый двор в чахлых, еще не развившихся деревцах… Она тупо и безучастно стояла в коридоре, смотрела в окно на свалку строительного мусора в тылу университетского здания, на гору Тарки-Тау, едва видневшуюся из-за домов.
— Пара? — тронул ее кто-то за локоть. Она даже не обернулась.
В это время к университету подошел Магомед Магомедович.
— Ну как наша? — еще издали крикнул он Барият.
— Не знаю. Ждать устала, — прикрываясь от солнца рукой, вздохнула Барият. — Может, что случилось? Как детей мучают, безобразие просто!
— Ничего, — усмехнулся Магомед Магомедович,— тяжело в ученье, легко в бою.
— Каждый день в четыре утра голубка вставала. Каждый день! Да она все наизусть знает! — громко говорила Барият, косясь на горянку под пляжным зонтиком, чувствуя себя воистину матерью Гульжанат.— Вот она!
— Ну что?! — в один голос вскрикнули Барият и Магомед Магомедович, бросаясь навстречу своей любимице.
— Двойка! — натянуто улыбаясь, сказала Гульжанат.
— Как двойка? — подняла тонкие брови Барият.
— Ты шутишь? — тревожно спросил Магомед Магомедович.
— Двойка, — подтвердила Гульжанат.
— Да как же так? Ты столько учила! — возмутилась Барият. — Знаю я их — все негодяи! Нарочно тебе двойку поставили, чтобы принять знакомого! Ты беззащитная! Я это все насчет них слыхала — верить не верила! А сейчас — своими глазами. Я им покажу! Я их выведу на чистую воду,— все больше распаляясь, кричала Барият и рвалась сквозь толпу к калитке-вертушке.
— К ректору, к ректору иди! — подзуживал ее тип в пиджаке, надетом на голое тело. Женщина в мини-юбке томно улыбалась ее словам, в душе уверенная, что с ее «ребенком» такого произойти не может. Старик с янтарными четками насторожился, как птица, готовая взлететь. Милиционер, болевший за своего племянника, отвернулся, делая вид, что ничего не слышит и не видит, кроме своих сапог, на которые пристали пыль и известь, когда он ходил с тыла заглядывать в окна корпуса.
Гульжанат растерялась.
— Обожди! Стой! — кинулся к Барият Магомед Магомедович. — Стой! — Он схватил ее за руку и с удивительной для его лет силой вытащил из толпы.— Обожди, это надо обсудить спокойно.
— Муж! Муж! — прошелестело в толпе.
Барият не перечила Магомеду Магомедовичу: ей
было несказанно приятно, что все окружающие принимают Гульжанат за ее дочь, а Магомеда Магомедовича за мужа.
Они отошли в сторону, и Магомед Магомедович спросил Гульжанат:
— Ты что, плохо отвечала?
— Очень плохо. Я все знала, а этот билет не знала…
— М-да, — задумался Магомед Магомедович.— Ничего, возьми себя в руки, что-нибудь придумаем. Первым делом позвоним в редакцию. Пойдем, здесь на углу автомат. У тебя есть две копейки?
— У меня есть! — откликнулась Барият.
Через пять минут в отделе Амирхана раздался телефонный звонок.
— Да? ^поднял он трубку.— Не может быть! Она же так учила! Я говорил, я же ей говорил, что нужно побеспокоиться, что экзамены — карточная игра. Жаль. Очень жаль…
— Гульжанат провалилась? — угадал Курбан-Кады. Амирхан утвердительно кивнул головой.
— Во-первых, надо ее успокоить, — вскочил из-за стола Курбан-Кады. — Во-вторых, надо, надо что-то сделать, может, еще не поздно!
— Ждите меня там, я сейчас приеду, — сказал Амирхан и положил трубку.
— Я с тобой.
— А кто останется в отделе?
— Никто. Я с тобой, — повторил Курбан-Кады. Амирхан пожал плечами.
— Ладно. Сейчас я спрошу у шефа машину, чтобы не тянуть.
Еще через пять минут Амирхан и Курбан-Кады были у здания университета. Их не ждали так быстро.
— Надо пробиваться к ректору, — решительно сказал Амирхан.— Давай твой экзаменационный лист.
— Не надо ничего… — робко выдавила Гульжанат.
— Надо, надо, — остановил ее Курбан-Кады.
В решительные минуты жизни Амирхан всегда так воодушевлялся, становился таким непреклонным и уверенным в себе, что перед ним как бы сами по себе раскрывались все двери. Так было и на этот раз. Он бесцеремонно протолкался к калитке, вошел в нее, как хозяин, бросил сторожам: «Мы вызваны к ректору», — подождал Курбан-Кады и зашагал вместе с ним к корпусу. Они долго не возвращались. У Гульжанат заболела голова, она больше всего на свете хотела сейчас доплестись до темной комнаты Барият, упасть на кровать…
— Все в порядке! — Словно из-под земли выросли сияющие Амирхан и Курбан-Кады.— Разрешено завтра пересдать!
На следующий день Гульжанат пересдала экзамен по истории. Отвечала она превосходно.
— Если бы не вчерашняя двойка, я бы поставил вам «отлично», — сказал седовласый экзаменатор, выводя в ведомости «удовлетворительно».

Журнал Юность № 11 ноябрь 1971 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области