Утром Горшков пошел на завод.
Бетонный цех, где Виктору предстояло работать, считался на ЖБК основным. В огромном, с непроглядными окнами корпусе стоял пронзительный, вибрирующий гул. По всему цеху длинными рядами выстроились вибростолы — приспособления, на которые ставились формы с бетоном. Столы вибрировали, бетон в формах уплотнялся, склеивался, получалась заготовка плиты. С вибростолов заготовки отправлялись в пропарочные камеры: большие, шарообразные сооружения, наполненные горячим паром.
…Мастер, хмурый, пожилой мужчина, подвел Виктора к одному из столов. Возле него уже копошились с лопатами. Мастер объяснил: «Кладешь бетон в форму, разравниваешь, трамбуешь и подаешь форму на вибростол». И сразу предупредил: «Да на стол, когда его включат, не лазь, а то мигом виброболезнь схлопочешь, отвечай за тебя…»
Взялся Виктор за лопату, подцепил горку бетона.
Ему, еще не окрепшему 18-летнему пареньку, эта первая лопата будто из чугуна сделанной показалась. Ребята из бригады молча покосились на него, но тут же и потеряли к новенькому всякий интерес.
Потянулись дни, месяцы, как две капли воды похожие друг на друга. Ранним утром, когда еще плотная, тяжелая темень стояла на улице, все жители комнаты номер три уже начинали шевелиться, собираться. Сосед Колька (он тоже в бригаде бетонщиков, где и Виктор, работал) продирал глаза, охал, клял на чем свет стоит заводик и работу. Другой их сосед, Егор Иванович, человек с морщинистым, сухим лицом, тоже с трудом выбирался из-под одеяла. И тоже сразу начинал чертыхаться и поминать недобрым словом бетонный цех. На Люду никто уже не обращал внимания: живет, ну и что, человек ведь тоже, есть, пить, спать надо, а больше, кроме как здесь, негде: все общежитие переполнено, как улей…
И Виктор тоже, кое-чего из съестного перехватив, вместе со своими соседями по комнате и общежитию в половине восьмого, хмурый, сонный, шагал на завод. А руки и после ночи никак не могли отойти: ломило.
Вечером, вернувшись в общежитие, Виктор наскоро, не чувствуя вкуса, что-то жевал, валился на кровать и сразу будто проваливался куда-то.
По выходным хотелось одного — забыть обо всем: о лопате, о бетоне, о мастере… Но забыться было не в чем. Телевизор в общежитии отсутствовал, шахматы и шашки тоже, старенький проигрыватель давно уже валялся где-то в кладовке. Погонять мяч, послушать музыку негде, спортплощадки нет, клуб открывается неизвестно кем и когда. Ехать в город, в кино — минут сорок, да и автобус ходит редко.
По выходным в комнате с утра начинался тарарам. Колька, с утра куда-то исчезавший, вламывался с «налитыми», ошалевшими глазами, будил всех, кому-то грозил кулаком, кричал, на что-то жаловался… Егор Иванович целыми днями лежал в кровати, закрывшись одеялом, и лишь время от времени высовывался, тихим голосом ругал Кольку.
Горшков, парень веселый, общительный по характеру, теперь редко улыбался, стал вроде испуганным, придавленным. Здорово все это — быт, работа — его шибануло, никак в себя не мог прийти.
Только время от времени Виктор свою Люду спрашивал с грустью и недоумением: «Трудно им, что ли, хоть шахматы, шашки для общежития купить, мячик футбольный, проигрыватель наладить, люди же здесь живут».
Три года пролетели как один день. А тут еще сын родился. И все они, теперь уже впятером, жили в той же комнате в общежитии: здесь же малыша купали, здесь же пеленки сушили.
Виктор и в завком, и в комитет комсомола, и к директору ходил: хоть какой-нибудь уголочек дайте. Дали. Как-то директор выслушал Виктора, улыбнулся: «Ладно, понимаю…» И вызвал помощника по быту: «Надо что-нибудь сообразить». Помощник подумал и сказал, что появилась небольшая комнатка…
Тогда вот Виктор и понял цену удачи. Мчался в общежитие к Люде, сердце колотилось так, что из груди выскакивало. Остановился на секунду: хоть немного унять волнение, поймал ртом свежий, с ароматом распустившихся листьев ветерок и только сейчас увидел, что пришла весна. Красота вокруг такая, а он три года ничего этого не замечал.
Вскоре после новоселья Виктор из бетонного цеха ушел и стал крановщиком. На очередном отчетно-выборном комсомольском собрании его избрали секретарем: парень свой, толковый. И сразу же Виктор взялся за работу. Перво-наперво надо шахматы, шашки купить, спортплощадку построить, оркестр организовать. Чтоб после работы, в выходной можно было людям отдохнуть, отвлечься: легче на душе станет, легче всю неделю вкалывать. Да и эти дела он делал не так сразу: давай, начинай! А потихоньку, никого не дергая. Придет к ребятам в общежитие, сядет, поулыбается, расспросит о том, о сем, что-нибудь эдакое веселое расскажет, а потом только: «Ну, что, братцы, а может, сообразим со спортплощадкой, как думаете?» Так, не торопясь, и площадку сделали и оркестр организовали…
Пришел Виктор за эти годы к простой вроде философии: людям самое необходимое надо дать, без чего просто жить невозможно. А ведь даже это не всегда, не везде просто сделать. И время нужно, и силы, а тут такие вот энтузиасты, как Тымченко, с маху на небеса «вознестись» хотят. А ведь жить выпало на земле, не на небе. Серьезно надо подходить к тому, что вокруг, понимать и уважать сложности. И в этом Виктор был крепко убежден, хотя и отстаивал свое мнение не гак категорично, как Андрей.
После той ссоры у автобусной остановки Андрей почти перестал разговаривать с Горшковым. Встретятся, Тымченко кивнет холодно головой и пройдет мимо, не останавливаясь. Да и сам Виктор здоровался теперь с Андреем без своей обычной доброй улыбки. Задели, больно задели Горшкова слова Андрея! Остался Тымченко без поддержки секретаря. Но отступать и не думал. Не хотят к нему прислушиваться? Не верят, что все в организации можно на 180 градусов повернуть? Он сам покажет, как можно и нужно работать. И решил взяться за конкретное дело: оживить комсомольский «прожектор». Именно с этого все и начнется. Сплотятся вокруг «прожектора» ребята, почувствуют, на что способны.
Андрей теперь рано утром заявки жильцов выполнит (его временно в заводской ЖКО электриком перевели) и на завод, к Руслану Зайцеву, ответственному за «прожектор». Прибежит в котельный цех (Руслан здесь уже третий год был начальником), разыщет Зайцева где-нибудь в закутке, как и все здесь, промазученного, сидящего на корточках перед какой-то замысловатой штукой. «Как дела, как работа?»
Был Зайцев ровесником Андрея, тоже года 23—24. Большой, неторопливый, немногословный. Вроде парень как парень, только какая-то угрюмость в нем чувствовалась: крупное лицо сосредоточенно, большие умные глаза смотрят из-под густых, насупленных бровей колюче, будто буравят. Руки у него на вид были добрыми — большими, мягкими. Они бережно брали и маленькие гаечки и огромные коленвалы…
Андрей вокруг Зайцева и так и сяк вертелся, а тот все так же сосредоточенно сидел над какой-то деталькой и будто не замечал его. Наконец Андрей с нетерпением в голосе начинал разговор о «прожекторе». Дело же стоит, беспорядков полно, «высвечивай» только, а он со своими железками! Дались они ему в такой критический момент! И сразу же со своими выкладками насчет момента, с предложениями: в народном контроле сказали, что из бетонного цеха вывозят в отвалы еще годное для производства сырье, от этого большие убытки. Надо поставить комсомольский заслон, привлечь ребят. Заводу польза, всем польза!
Руслан слушал его все так же молча, занимаясь своим. Но когда Андреи с энтузиазмом в голосе начал говорить о пользе для всех, в лице у Зайцева появилось искреннее удивление, и он, отложив в сторону детальку, как-то очень внимательно посмотрел на Андрея: «Ты что, всерьез это — «прожектор»… добиться… исправить… польза делу?»
Андрея эта реакция Зайцева ошарашила: «Это как же понимать? Значит, для тебя «прожектор» — пустое дело?» И его губы зло задрожали: «Значит, лектории не надо, всеобуч не надо, «прожектор» не надо? Будем жить как бог подаст? Так?» Все в нем кипело, но Зайцев его дослушивать не стал, повернулся и пошел к своим котлам.
Начал тогда Андрей «суетиться» сам: проводить рейды в бетонном цехе. К рабочим, к мастеру кинулся: «Почему еще годное сырье в отвалы вывозите? Как положено? Отходы, что из форм высыпались, в конце смены в специальные емкости ссыпать и на переработку отправить». Но рабочие у вибростолов отвечали сердито: «Накрутишься здесь с лопатой за смену, так потом еще в эти емкости отходы сыпь. Да за это ведь и не платят. Пусть специальных людей сюда ставят!» А мастер Андрея сразу холодной водой окатил: «Отстань, на другом бы лучше экономили…» Но Андрей насел — не отлепишь. В народный контроль сбегал, к начальнику цеха, к главному инженеру. И добился. В конце концов рабочие хотя и нехотя, но все же стали ссыпать отходы в емкости. Вывешивал Тымченко на доску «КП» очередную «молнию» и прямо-таки сиял.
С таким вот сиянием на лице он и к Зайцеву помчался. Разыскал его, как обычно, у котлов и сразу же: «Видел? Добились, а ты говорил! Начало есть, да какое! Давай подключайся, теперь все пойдет как надо…»
Посмотрел на него Зайцев исподлобья. И чем больше Андрей восторгался, тем жестче становилось лицо Зайцева. А когда Руслан заговорил, его голос зазвучал как кованый металл: «Ух ты, остановись, задохнешься. Голова есть? Прикинь-ка. Через месяцдругой это пустое дело заглохнет. Экономия, действенность… Завтра же что-нибудь случится в другом месте, и вся эта грошовая экономия — в трубу. Делом надо заниматься, делом, на своем участке…»
Андрей как-то сразу потемнел. Та же история получалась, что и с Горшковым! Самоустранился Зайцев. Он и комсорг — два сапога пара выходит! Только у Горшкова для Андрея — улыбочка, а этот волком смотрит. А таких, как уже говорилось, Андрей терпеть не мог. И сейчас он бросил Зайцеву в лицо: «Прячешься, своя скорлупа — главное…» Но тут Зайцев повернулся и зашагал прочь.
Удержался Руслан, не ответил ничего Андрею. Пошел к разобранному двигателю, присел на корточки, взял деталь — пальцы не слушались, дрожали. Как же так можно, канцелярской кнопкой к стенке: «Своя скорлупа — главное?» Ведь не так все, не так! Не рассказывать же здесь, на рабочем месте, этому Тымченко все по порядку…
Четыре года назад приехал Руслан на ЖЕК по распределению после окончания машиностроительного техникума. Осталась у него от того времени фотография: ребята-однокурсники, счастливые, что выходят в жизнь, а среди них широкоплечий парень в джинсах. Густые брови вразлет, в глазах решительность. По всему чувствуется: ждет не дождется человек свою энергию к делу приложить. Таким Руслан Зайцев уезжал из техникума в Новосибирск, на ЖБК. Ехал не просто так, отрабатывать…
Еще в школе Руслан мастерил всякие макеты, участвовал в конкурсах юных конструкторов. Все свободное время выдумывал, испытывал разные «штуки». Позже, в старших классах, начал запоем читать научно-технические журналы, не на шутку увлекся кибернетикой. С книжкой Норберта Винера «Я — математик», которую достал, заплатив втридорога, одно время не расставался, постоянно в портфеле таскал. За четыре года учебы в техникуме Руслан многое сумел «взять», считал, что «технарь» в наше время, несмотря на лавинный поток информации, должен знать как можно больше, и не только по своей специальности. Можно было сразу поступать в институт, техникум Зайцев закончил прилично, но ему захотелось попробовать себя «в деле». Особенно выбирать, куда ехать, он не стал. Предложили Новосибирск. Город далекий. Сибирь, завод ЖБК, неизвестное ему производство — значит, будет работа голове. Поехал.
Завод оказался так себе, но Зайцев и не подумал в панику ударяться. Комнату в общежитии завалил привезенными журналами по технике; они и на подоконнике и под кроватью. Ребята-соседи все удивлялись: тащить за тридевять земель такую рухлядь! На книжную полку, на видное место поставил своего любимого Винера, сюда же на полку поверх книг бросил несколько толстых крепких папок: собственные технические идеи.
Работать стал в котельной мастером. И сразу его будто водоворотом закрутило. Придет рано утром на завод, еще до начала первой смены, и начинается!.. Проверь закрепленные за тобой котлы.
Облазь все, обгляди, не предвидится ли где поломки. Не дай бог что-нибудь забарахлит — для завода ЧП, простои, срыв плана. Все бетонное производство на паре держится! Да еще хорошо, если никаких происшествий не было. А если какие-нибудь неполадки случались в котельной, тут уж и вовсе приходилось «потеть в семь потов». Все суетятся, бегают: быстрее, нажимай. Но часто случалось так, что нужных деталей и материалов для ремонта на заводском складе не оказывалось. Снабженцы то одного не могли достать, то другого. Тогда приходилось мчаться к главному инженеру или к самому директору, звонить на другие заводы, просить, выколачивать. Котельную лихорадило, а вместе с ней и весь завод. Набегается Зайцев, надергается за день: никуда идти не хочется, лечь бы здесь в котельной и заснуть. Он время от времени так и делал: ставил стулья в комнатке мастеров, шапку клал под голову, укрывался пальто и — до утра. А утром снова все начиналось. На чтение и собственные технические идеи у Руслана теперь только воскресенье, по сути дела, и оставалось. Потому что и в субботу в котельной бывать приходилось. Однажды, взглянув на себя в зеркало, Зайцев с удивлением обнаружил, что стал каким-то не похожим на себя: лицо угрюмое, как у старообрядца с суриковских полотен, взгляд тяжелый…
Но был Руслан не из тех, кто сразу при первых трудностях бросается в панику и отказывается от своего. Его голова, несмотря ни на что, работала постоянно. Бегает Зайцев, крутится, но время от времени раз — и мелькнет: а как бы вот это исправить? Может, так? Иногда по вечерам, засыпая на жестких стульях в котельной, он ловил себя на том, что мозг работает в одном направлении: что делать, предпринять? Ведь нельзя же так работать! И по воскресеньям, ни на кого в общежитии не обращая внимания, Руслан сидел над своими бумагами, прикидывал, рассчитывал. Постепенно появились у него свои соображения, как улучшить работу котельной. Первое — заменить устаревшее оборудование, установить на котлах автоматику. Это даст максимум
эффективности! Но средства на реализацию этого плана нужны огромные. Их у завода нет. Второе — установить автоматику на старом оборудовании. Это, конечно, кардинально проблему не решит, но поломки сократятся, ритм работы котельной станет четче. Уже выигрыш! И обойдется это заводу всего в несколько тысяч. Захотеть — найти их не так уж трудно.
У Зайцева появились цифры, выкладки. Увлекаясь и фантазируя, он даже стал набрасывать различные схемы, как и где ставить автоматику. Когда все было рассчитано, Руслан решил идти прямо к директору. Директор сидел в своем кресле, как влитой, и спокойно листал бумаги. Его пальцы выбивали на столе какой-то неторопливый ритм. Зайцев вытащил свои бумаги, откашлялся и заговорил спокойным, ровным голосом. Волнение как-то сразу улеглось. Он говорил коротко, ко емко. А когда закончил, директор еще несколько минут помолчал, потом взял листок бумаги и набросал какую-то схему. И заговорил, тоже очень ровно и очень спокойно. Предложение дельное. Но вот в чем загвоздка. Четыре года назад уже ставили автоматику на пропарочные камеры. И что же? Через несколько месяцев автоматика стала капризничать. Поставили-то ее на устаревшее оборудование. В общем, выгод никаких. Проще было, как и раньше, работать вручную. Автоматика оказалась покуда ненужной…
— А теперь взгляните на схему.— Директор пододвинул лист к Зайцеву.— Нужна коренная перестройка производства. А то получается, что ставим на старый велосипед реактивный двигатель. Но думать надо.— Он впервые за время их разговора улыбнулся Зайцеву.— Надо думать, пока думается…
Вышел Зайцев от директора, подержал в руках листок с выкладками и смял его в кулаке… И не успел Руслан еще в себя прийти после того разговора, как его назначили начальником котельной! И еще сильнее его закрутило. Пропадал теперь Зайцев на работе днями и ночами. Похудел, осунулся, но дело все равно шло туго. Так вот и держалось все на его нервах. Технические журналы Руслан теперь не читал: лишь бы выспаться, а папки с идеями куда-то затерялись в общежитии. От прежних времен только Винер и остался (другие книги тоже куда-то исчезли). Стоял он теперь на полке один, выцветший, запылившийся.
А Зайцев еще женился, ребенок родился…
И вот ходил теперь Руслан по утрам на работу, засунув руки в карманы, молчаливый, хмурый, а из под бровей поглядывал, что вокруг делается. Побегав и покрутившись, он теперь весь завод, как свою котельную, знал. Вон в песке, который со склада на конвейер идет, деревяшек полно. Того и гляди, конвейерную ленту прорвут. Но никто их не вытаскивает, мелочи это. А все это будущие простои, убытки. Давно он уже пришел к выводу: одно здесь может все исправить — реконструировать надо завод, а на это нужны огромные средства, и где их сразу возьмешь. Начали, правда, понемногу одно переделывать начисто, другое, новые цеха заложили. Но чтобы все сделать, годы и годы уйдут. Поэтому сегодня всем на заводе «светит» одно: давать бетон, план, прибыль — создавать базу для завтрашнего. А для этого нужно делать полезное, хоть и небольшое дело на своем участке. Только так. Только так! Свое дело делать, а не чужое доделывать.
Но иногда, приходя домой жутко усталым и ложась в постель, Руслан все равно не мог заснуть.
Какая-то чепуха в голову лезла. Ему, как во сне, виделось заветное. Он, Руслан, в белой рубашке.
Только что сделал какой-то фантастический чертеж, вышел с ним на заводской двор, развернул, и вдруг все исчезло: котельная, труба, а вместо них выросли прекрасные сооружения из металла, стекла и пластика. А он, Руслан, все чертит, чертит, и новые сооружения одно лучше другого вырастают у него на глазах. К действительности его возвращал пронзительный звонок будильника. Руслан открывал глаза и видел в окне дымящую трубу котельной. Знал Руслан цену настоящего дела. Не терпел шума, криков: мол, мы вот какие!
А Андрей все продолжал ходить то к одному члену комитета, то к другому. Встречали его холодно. По заводу прошел слух: Тымченко себе квартиру зарабатывает. И появилась в глазах у Андрея беспомощность, растерянность. Схватился он еще за одно дело, теперь уже не прося ничьей помощи. Никогда на заводе не было комнаты для комитета: ни собраться, ни поговорить друг с другом о делах, о жизни.
Какой уж тут коллектив, какая дружба! Решил комнату для комитета обязательно выбить. Может, с нее, с этой именно комнаты, и начнется все, о чем он мечтал, поймут его, наконец, ребята.
И вот высмотрел маленькую захламленную кладовку. Ключи от нее у завхоза выклянчил, стол притащил, стулья решил склеить из обломков — разыскал в подвале ножки, спинки… Тащил эту груду деревяшек по заводскому двору, а у самого комок в горле стоял. Сколько он бегает, старается, чтобы всем хорошо стало, чтобы жизнь у ребят интересная началась, а никому нет до этого дела!..
И тут увидел — из цеха навстречу ему вышли двое: Зайцев и Горшков. К нему? Помочь? Ребята подошли уже совсем близко, о чем-то говорят, улыбаются… Но прошли мимо, словно не заметили. Он, не отрываясь, смотрел им вслед.
После этого случая Андрей и поехал в райком комсомола: посоветуйте, что делать с заводским комитетом? Но в райкоме удивились: новый секретарь Горшков — хороший парень, неужели с ним все нельзя решить?.. А тут еще с работой так нехорошо получилось. С утра до вечера на заводе пропадал, дело свое подзапустил. Вот начальник ЖКО, человек пунктуальный, и написал в комитет комсомола: «Тымченко совсем не работает, прошу принять меры».
В комитете сразу все возмутились: обсудить! На заседании Зайцев первый сказал, резанув взглядом притихшего Андрея: «Языком работать горазд…» И началось: как это так, позорить организацию, возводить напраслину на людей! Е конце заседания комитета и комсорг Горшков выступил. Спокойно, как обычно. Но в его голосе уже не было прежнего тепла и участия: «Комитет комсомола решил освободить Тымченко от всех общественных обязанностей, пусть отдыхает…» Ребята смотрели на Андрея с неприязнью, только у Горшкова на какое-то мгновение мелькнула в глазах .жалость, но тут же исчезла.
Вышли они на улицу все вместе, а Андрей поодаль, никто с ним говорить не хотел. И только сейчас он понял, что остался совсем один… Вскоре после очередного конфликта он ушел с завода.
…Только теперь, «прокрутив» в памяти еще раз эту историю, я наконец понял те горькие слова Андрея: «Ведь нужен я им был, нужен…» И как-то совсем уж не по себе стало. Ведь неплохие они, в сущности, ребята: и Андрей, и Виктор, и Руслан. В каждом есть свое, ценное, неповторимое… Андрей с его идеалами, постоянно зовущий людей заглянуть дальше своего «сегодня». Виктор, реалист, «земной», практик, умеющий, несмотря ни на что, делать жизнь всех и каждого лучше, человечнее. Руслан, человек с острым, «глобальным» мышлением, способный разбираться в самых сложных производственных проблемах и умеющий находить оптимальные решения…
…Я вдруг представил себе некую идеальную фигуру, которой так не хватало во всей этой истории: лидер, комсомольский руководитель с лучшими качествами Андрея, Виктора и Руслана. Наверное, он, этот четвертый, и смог бы сделать то, что сами по себе не смогли сделать ни Андрей, ни Виктор, ни Руслан. И, представив себе это, сразу же подумал: а кто же из ребят может стать этим идеальным руководителем? Но сейчас пока вряд ли можно ответить на этот вопрос. Ясно только одно — ребята получили хороший урок, и он наверняка не пройдет для них даром. Особенно для Андрея Тымченко, потому что прежнего Андрея уже нет, а есть пока человек, который мучительно ищет ответы на многие трудные вопросы…

Журнал «Юность» № 5 май 1974 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области