Ему никто не ответил. Кузьма шмыгал носом и не знал, что ему делать со своим видавшим виды картузом. Он то снимал его, мял в руках, то опять надевал на голову, то вновь снимал и принимался мять. Ольга дрожала всем телом и прижимала к груди мокрую от слез черную штапельную косынку.
Федор торопливо чиркал спичками по коробку, но спички ломались, он отбрасывал их в сторону, и они с легким стуком падали на пол. За окном пронзительно засвистел скворец, потом вдруг оборвал свист на самой высокой ноте и защебетал что-то непонятное и приглушенное.
— Где же я такую прорву денег изымею! — задиристо сказал Кузьма и даже как-то подпрыгнул, не то от страха, не то от удивления.
— Чего тогда в чужие сани прешь?— ласковым голоском сказал Виктор и развел руки в стороны.— Чего? Я вот, например, «Волгу» хотел бы купить, а денег нет, я и не рыпаюсь.
— Папа! Кузьма Николаевич помогал нашей бабушке…
— Не встревай в разговоры взрослых,— все тем же елейным голосом остановил его отец,— уши нарву в другой раз.
— Три тысячи — это только по доброте моей душевной…— Федор наконец зажег спичку и прикурил.— Совсем же новый дом! Крыша, кирпич, потолок, рамы… Хоть на слом, хоть для жилья. В городе он бы, к примеру, семь тысяч стоил, а если в центре, то и все десять…
— Извиняйте.— Кузьма боязливо шмыгнул к двери и боком выскользнул на улицу.
Скандалов он не любил и немного побаивался их. Надо что-то говорить, за кого-то вступаться, не стоять же столбом неприкаянным. А что говорить? Цену за дом, которую назвал Федор, он не мог даже представить себе. Цифра показалась ему фантастической, не умещалась в его голове.
Не хотел он первым да еще сегодня — когда у людей свежо горе и им не до хозяйских хлопот — заводить разговор о покупке дома. Но вышло ток, что его с первых же слов
втянули в это дело. И волей-неволей пришлось сказать о своем намерении купить дом. Выйдя из Прасковьиной избы, Кузьма мучился, чувствовал себя виновато и нехорошо, будто совершил подлый поступок. До слез было жаль Буренки, но и жить в старом доме становилось опасно. Он понимал все это и не знал, огорчаться тому, что купля не состоялась, или радоваться, что Буренка и завтра и послезавтра придет на свой двор и по утрам по-прежнему будет слышен упругий звон молочных струй о подойник и будет пахнуть парным молоком. В том, что дороже шестисот рублей за
дом Прасковьи Тихоновны никто не даст, Кузьма был уверен. Кому, как не ему, в мельчайших подробностях знать эту избу. Он ее крыл, штукатурил, менял старые, сгнившие рамы, помогал перекладывать печь, знал о том, что раму на среднем окне через месяц-другой надо менять, и он, конечно, сменил бы её, будь жива Прасковья Тихоновна. Сменил бы просто так, по доброте своей душевной, из сострадания к одинокой, старой женщине, и зарделся бы краской стыда, если она, тоже из доброты, предложила бы ему деньги.
«С Буренкой все-таки придется расстаться,— подумал он, подходя к своему дому и видя его скособочившийся правый угол.— Не найдут иного купца на Прасковьино строение».
— Да что же это за хамство такое происходит! — вспылила Антонида, когда Кузьма вышел.— Грабить приехали?! Без Кузьмы этот дом давно бы развалился! А где ты, Федор, был все эти восемь лет, когда Прасковья Тихоновна, престарелая женщина, век свой одна доживала? Где ты был, когда этот Кузя, совершенно чужой ей человек, отрывал от своих детей последний кусок хлеба, чтобы поделиться им с твоей матерью? Где ты был, когда мы всем селом оплакивали ее? Где твоя совесть, Федор? Ведь ты же на этой земле родился!
По лицу Антониды катились слезы, она не вытирала их и, бурно жестикулируя, приближалась к Федору. Тот налившимися кровью глазами исподлобья смотрел на нее и не двигался с места. Ольга, совсем обессиленная и безвольная, обняв сына, громко плакала.
— Ты чего раскричалась тут, тетенька?!— Виктор сверкнул глазами и встал между ней и Федором.
— Я тебе не тетенька, а Антонида Селиверстовна!— рубанула перед его носом крепким жилистым кулаком Антонида.— Вы зачем сюда приехали? Дом продавать? Как вам не стыдно! На какую халупу раззарились!
— Дом мой! Я наследник! – тяжело сказал Федор, перекатывая крутые желваки.— Нечего мне здесь нравоучения читать! Из школьного возраста давно вышел.
— Когда школьником был, от материной юбки на шаг боялся отойти, а как подрос — так и мать не нужна стала! На дом глаз загорелся! Нет, дружок, не выйдет! Не
выйдет! — грозно сказала Антонида и притопнула ногой. — Собирай-ка, Федор Саввич, — уже тише добавила она, — свои пожитки и уматывай отсюда. А то ведь мы можем взять за шиворот и выбросить вон, как кота шелудивого!
— Да не связывайся ты с ним, Антонида! — сказал Чернышев и презрительно сплюнул.— Вызовем экспертизу, оценим дом, соберем по рублю, по десятке со всей артели, и пусть он давится нашими деньгами!
— Это почему же я хамство должна терпеть?! — вновь возмутилась Антонида.— Мне денег не жалко. Но зачем мы хамье будем поощрять? Они же окончательно распояшутся!
— А я вот в суд на тебя, тетка, за оскорбление личности! — вкрадчиво сказал Виктор и зачем-то отвесил широкий поклон в сторону Антониды.
— Вон из моего дома!— взревел Федор, топая ногами и потрясая кулаками.— И чтоб духу здесь вашего не было! Мой дом! Мой! Мой!
— Пошли! — коротко бросил Яков Иванович. — Мы на общем собрании этот вопрос поставим.
И все молча вышли.
Федор шаркнул к двери, рванул за ручку, будто для того, чтобы плотнее закрыть, но ручка оторвалась, и он, еле удержавшись на ногах, матерно выругался, подскочил к столу, погрозил кулаком вслед удаляющимся односельчанам и, тяжело сопя, сел на лавку.
— Правильно, Федя! Так их!..— Виктор подошел к нему и похлопал по плечу.— Боря, иди сюда! — опять позвал он сына.— Бери бумагу, пиши! Пиши… «Продается дом, новая крыша…» Напишешь десять штук… и на каждый столб!
— Я не буду писать! — решительно сказал Борис.
— Это как так — не буду? — удивленно переспросил отец, привычным движением щупая брючный ремень.
— Не буду!— сорвавшимся голосом крикнул Борис и встал, решительный и напружинившийся.— Потому что это позорно! Потому что это подло! Это невыносимо подло! Люди так не поступают! Это…
— Цыц!— заорал отец, расстегивая ремень.
— Можешь убить меня! Зачем мне жизнь рядом с таким… Послушайте, что о вас народ говорит!— Слезы заливали ему лицо, но он не замечал их и звонким, срывающимся
голосом выкрикивал: — Это подло, подло!..
— А ну встань, сопляк!— снимая ремень, скомандовал отец.
— Не тронь сына! — каменным голосом сказала Ольга и поднялась.— Из-за своих паршивых денег ты нам всю жизнь перегадил. Ты меня с родной матерью разлучил! А теперь на ее могиле торг затеял! Хватит!
— Оля, успокойся! Успокойся, Оля! — скороговоркой зачастил Федор.— Дом продать нужно. Ты не слушай этих моралистов. Каждый из них свое хочет урвать. Дом наш. Только зачем Виктор три части требует? Это несправедливо. Вот про это ты и скажи ему. Как супруга. Скажи. Исправь его.
— Вы оба как голодные крысы в одной банке. Из-за копейки готовы друг другу горло перегрызть.
Стыдно же, Федя. Мама наша умерла…— Она в отчаянии качнула головой и села.— Да на что мне теперь деньги?! Матери-то не купишь! Вины-то перед ней не загладишь…
— Ты слышал! Ты все слышал?! — бойко наскочил на Виктора Федор.— Она отказывается! Борис тоже против тебя. Какое теперь имеешь право ты? Кто ты ей? Зять? Так про зятьев закона нет! А я сын! Прямой наследник!
— Хозяин я! — твердо повторил Виктор, пытаясь улыбнуться. Улыбка вышла кривой.— А бредни всяких психопатов к делу не подошьешь! Так что три части выложишь, как миленький!
— Мне и подшивать ничего не надо.— Голос Федора дрогнул, левая щека конвульсивно дернулась.— Я денег тебе не дам! И из комнаты этой выгоню, как тех прохвостов!
Виктор вскинул брови, сел, тут же встал, постучал себя по карманам, отыскивая курево, но в карман не полез, скривил лицо, прилепил к губам неестественную улыбку и елейным голосом, тихо спросил:
— Это кого же ты вон выгонишь?
— Тебя! — рявкнул, багровея, Федор.— Как проходимца и вымогателя!
— Повтори, что ты сказал? — Виктор сжал кулаки и двинулся к Федору.
— Мама, они драться будут! — тихо сказал Борис и зачем-то закрыл пальцами уши.
— Повтори!
— И повторю!
— Виктор, Федор, что ж вы делаете?!— Ольга мотала растрепанной головой, но слез, чтобы заплакать, уже не было, и она только мучительно морщила лицо.
— Три части, подлец, захотел! — Федор играл желваками и боком двигался к Виктору.— На чужое добро раззарился! Убью!— вдруг истошно закричал он и, дрожа, вцепился в грудь Виктору.
Они упали на пол, свились в клубок, скрипя зубами и ругаясь. У Виктора лопнула
рубашка на спине, и Федор вспотевшей волосатой рукой цеплял его за голое тело, пытаясь опрокинуть на бок, но рука скользила, оставляя на теле широкие красные полосы. Виктор вцепился в волосы Федора, рывками тянул его голову книзу, изловчаясь ударить об пол. Мать и сын, вскочив на ноги, будто остолбенели и молча, расширенными от ужаса глазами смотрели на барахтающиеся внизу тела. Из носа у Федора текла кровь и маленьким ручейком капала на щеку Виктору. Он не обращал на это внимания, осыпал его тумаками и рвал волосы.
— Убью, гад! Задушу! Вот тебе деньги! Мой дом, мой!
— Помогите! — истошно крикнула Ольга и всем телом бросилась на свившихся внизу мужчин.
На дворе смеркалось. Ветер затих, так и не пригнав дождя, дневная жара спадала. По высокому, чистому небу плыли реденькие облака. Кровавым багрянцем горел закат, предвещая опять знойный и ветреный день.
В изодранной, окровавленной рубахе, с чемоданом в руке по степи в сторону Петровки торопливо шагал Федор. Левый подбитый глаз его болел и медленно заплывал синей, с фиолетовым отливом опухолью. Мыслей или желаний в голове у него не было. Они все ушли, уступив место злобе, огромной, непреодолимой и такой ярой, что хоть кусай самого себя. Деньги… его кровные деньги, по всем расчетам принадлежавшие только ему, за которыми он ехал сюда семьсот километров,
потратившись на дорогу, но все-таки надеясь их получить, деньги, которые он уже мысленно видел, ощущал их приятный шелест, пытаются отнять у него! Он не помнил, как бросился в драку с Виктором, как разняли их Борис и Ольга и как он, ругаясь и грозя перебить всех, схватив чемодан, выбежал на улицу. Почему выбрал дорогу на Петровку; тоже не знал. Вначале мелькнула было мысль уйти на станцию, сесть в поезд и уехать, но ее тут же задавило что-то огромное, непреодолимое: «А как
же дом? Мой дом? Оставить этому проходимцу? Ни за что на свете!»
Степь была тиха и спокойна. Федор шел напрямик по травостою, приседая на левую ногу, ушибленную в драке. Пожухлая от зноя трава шуршала, стегала сухими стеблями и дымилась пылью, словно горела под ногами. Впереди Федора, по бокам и сзади, будто дразня его, пронзительно стрекотали кузнечики. Он ничего не слышал, не видел. Надо было принять какое-то решение, и он исподволь чувствовал это, потому что иначе можно потерять деньги, но сосредоточиться на принятии решения не мог — мешала переполнившая все клетки клокочущая злоба. «Почему я должен уходить из своего дома?»— вдруг пронзило его. Он остановился, сжимая кулаки, скрипнул зубами и побледневшими губами зашептал: «Убью гада!» На мгновение в памяти мелькнули Кузьма, ненавистная Антонида, Чернышев, и Федор был готов убить и их, не отдавая даже себе отчета, почему и за что.
На полпути к Петровке он сел, открыл чемодан и достал новую рубашку. В горячке хотел выбросить окровавленную и изодранную, старую, но передумал и бросил ее в чемодан. Встал, пошел, но, пройдя метров пять, остановился и подумал: «Чего я не видел в Петровке? Зачем иду?» Опять сел, рванул клочок травы вместе с землей, поднес к носу и резко отбросил в сторону. Потом подмостил под голову чемодан и улегся лицом вверх, сверля небо озлобленными глазами.
Справа от Федора, почти под ухом, осторожно тренькал кузнечик, наверно, молодой и неопытный, вдали поспешно кричал перепел, в темнеющей голубизне неба проступали звезды. В Петровке раскатисто, как оркестровая труба, ржал жеребец молодым, сильным голосом, и, будто соревнуясь с ним, на ближнем конце села протяжно и тонко замычала корова. «Подобру-поздорову…— зло подумал Федор, вскочил, будто подброшенный пружиной.— Общим собранием решат, мерзавцы! Я вам решу!» Звуки стихали, плотнее подступала темнота, и рой звезд, переспелыми яблоками высветившись на самом дне неба, приблизился к земле.

Журнал «Юность» № 12 декабрь 1973 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области