Григорий Медынский

Два года назад в «Юности» (1974 г., № 8) был напечатан мой «Разговор всерьез» с ребятами трудной и поломанной судьбы, обратившимися ко мне с просьбой помочь им разобраться в жизни. Среди них была и семнадцатилетняя девушка Галя (имя, конечно, нами было изменено), которая из-за неправильного, я бы сказал, преступного поведения матери вступила на скользкий, опасный путь и теперь отбывала уже второй срок наказания за воровство. Здесь, в колонии для несовершеннолетних, под влиянием воспитателей, она продумала и поняла свою жизнь и написала мне многостраничное и откровенное письмо.
«Меня готовят к условно-досрочному освобождению,— писала она в заключение своей исповеди.— Я очень хочу на свободу, хочу учиться, работать и забыться от всего этого. Я хочу на свободу не для того, чтобы вновь воровать… Я хочу на свободу, чтобы вместо слез и бессонных ночей приносить пользу и радость людям. Но порой в мое сердце закрадывается сомнение: а не получится ли опять ошибки, как получилось однажды?.. Как вы думаете, могу ли я быть человеком, а не волком среди людей?»
Письмо было умное, аналитическое, самокритичное, и мне захотелось помочь этой девушке в той трудной и сложной борьбе, которую она вела с самой собой. Я ответил ей письмом, сущность которого сводилась к мысли, что «выработка личности — это процесс, протекающий во времени, это не одномоментный бой, а борьба, длительная и упорная».
Я не стал бы так подробно и обстоятельно пересказывать эту историю двухлетней давности, если бы среди многочисленных читательских откликов на нее не оказалось одного письма, которое я не могу оставить без ответа.
Пишет человек, который в свои 15 лет впервые попал в колонию несовершеннолетних за групповое вооруженное нападение на сберегательную кассу. Преступление тяжкое.
Теперь он описывает это так: «Нас подобралась группа подростков, которым нравились смелые и решительные люди, такие, какие показаны в американских кинобоевиках, проще говоря, гангстеры. И вот под впечатлением этих фильмов мы совершили пять ограблений. На шестом мы не учли некоторых мелочей, в результате чего были осуждены к разным срокам. Мне дали восемь лет».
Из последующего видно, что в колонии, как он пишет, «из протеста против царивших здесь порядков» он совершил еще два каких-то преступления и в результате, в момент написания письма, ему остается отбыть еще девять лет.
«Жизнь страшна и сурова, как тайга или непроходимые дебри джунглей, где ты один на один с природой и зверями и где сам становишься зверем, так как все кругом звери. Не укусишь ты, так укусят тебя. Так лучше я это сделаю первым».
Философия страшная!
Как же это получилось?
В своем письме автор признает, что «в колонии детям предоставлены, можно сказать, все возможности для исправления, т. е. учеба, работа. А что на самом деле? За двойку «активисты» устраивают такую потасовку, что не знаешь, на каком боку лежать. За плохое отношение к труду — то же самое.
В колониях царствует кулак со стороны «актива».
До сих пор в моей жизни не встретился ни один человек, который захотел бы принять участие в моей судьбе, поговорить со мной по-человечески, переубедить. Этого не было. Было обратное, отчего становишься злее и замкнутей. И потому все эти красивые слова о гуманности и человеческом отношении — ложь и игра».
Перед нами открывается океан проблем. Естественные, прекрасные черты юношеского, да и вообще человеческого, характера — «нам нравились смелые и решительные люди»,— не осмысленные и не озаренные светом нравственных начал и оценок (почему? чье упущение?), преломленные в призме чуждой идеологии (зачем? как? почему? чье упущение?), приняли искаженное, чуждое и злое направление, опасное для общества — да!— и общество было вынуждено принять меры. Пятнадцатилетний парнишка, заблудившийся в «дебрях» жизни, не понявший, вернее, не доросший до понимания того, что воля, смелость и решительность сами по себе, в их голом виде, без нравственных критериев, могут быть носителями величайшего зла как для самого человека, так и для общества, этот парнишка изолируется от общества и направляется в учреждение, где — по мысли общества — «предоставлены все возможности для его исправления, т. е. учеба, работа».
Как будто все правильно. Кроме одного: учеба и работа сами по себе — это педагогика в ее тоже голом виде, это только возможности, только условия воспитания, но что они значат, если к ним не приложено самое главное — душа человеческая. Именно человеческие, то есть, по сути дела, нравственные отношения лежат в основе воспитания, а если вместо них «царствует кулак», то получается то, что получилось и в данном случае.
«Как жил, так и буду жить. Воровал и буду воровать. Мне нравится моя жизнь, полная опасностей и приключений. По крайней мере, я не скрываю своих взглядов и не кривлю душой, а говорю то, что думаю.
Я не собираюсь убеждать других в правоте моих взглядов. Пусть каждый думает сам о себе и сам распоряжается своей жизнью, но без публичных выступлений и призывов к честной жизни.
А эта Галя ваша, которая написала письмо, она как была «домушницей», так ей и умереть. Горбатого только могила исправит. Просто она приспособленка, готовит почву на свободу, чтобы раньше откинуться и чистить «хаты». Много я таких покаянных овечек встречал на пересылках. Не верю!»
Можно ли было такое письмо оставить без ответа?! Но отвечать было некуда.
«Подписываться я не собираюсь… Можете опубликовать мое письмо, можете — нет, хотя знаю заранее, что оно останется в тайне. Вы боитесь правды».
Так заканчивалось письмо, а вместо подписи — «Феникс». Феникс — по древней легенде — птица, которая, сгорая, каждый раз воскресает из пепла.
Грамотный «товарищ»!
По наведенным справкам, Галя условно-досрочного освобождения не получила, как имеющая повторную судимость — таков закон,— и по возрасту была переведена в колонию для взрослых, адреса которой я не знал. А через какое-то время мне удалось установить связь с ее бывшей учительницей по прежней колонии. На мой вопрос о дальнейшей судьбе Гали Надежда Петровна ответила письмом:
«Здравствуйте, уважаемый Григорий Александрович!
…Охотно выполняю Вашу просьбу.
Галя из нашей колонии была переведена в колонию для взрослых, освободилась по концу срока. Работает швеей, довольна своей жизнью. Девочка она умная, но не сразу нашла верный путь в жизни, Григорий Александрович, я высылаю Вам несколько ее писем, может быть, они в какой-то мере заинтересуют Вас.
С уважением Надежда Петровна».
Письмо Гали из колонии для взрослых:
((Здравствуйте, дорогая Надежда Петровна! У меня все хорошо. Работаю. За конвейером успеваю.
Приняли меня здесь хорошо. Со всеми в хороших отношениях, но друзей не ищу.
Вчера на беседу меня вызывала замполит. И какой-то еще инструктор. Они, оказывается, читали статью Медынского. Спросили, где бы после освобождения я хотела работать. Именно не туда, куда устроят, а туда, куда бы я хотела. И Вы представляете, с какими глазами мне нужно было бы сюда возвращаться. Ведь если я попаду еще раз, то только в эту зону. Это невозможно! Вы понимаете, как это будет выглядеть? Это значит, все их труды напрасны, это значит, всем этим людям, желающим помочь мне, наплевать в душу. Это значит быть подонком! Теперь я верю в то, что хороших людей очень много и главное — это быть самой хорошей, и все для тебя будут хорошими. И если трудно станет, нужно идти к людям, а не бежать от них.
Надежда Петровна! Большое Вам спасибо за все.
Вот увидите, Ваш труд не пропадет даром. Я вам обещаю.
Пишите. Жду с нетерпением.
Ваша Галя».
Первое письмо после освобождения…
«Пишу Вам из дома. 1 марта приехала. Извините, что не написала сразу, но поверьте, не было времени. Как приехала, так сразу же пошли дела — фотографироваться на паспорт, встать на учет в милицию, получить паспорт, прописаться.
И вот я на работе.
Работаю на трикотажной фабрике. Швеей. Шьем комбинации. Работаю в 2 смены. Эту неделю пойду в 1-ю смену.
В общем, у меня все как нельзя лучше, и могу вас заверить, что к прошлому возврата не может быть ни в коем случае.
Вы мне верите?
Высылаю Вам фотографию. В знак того, что я помню о Вас, вспоминаю добрым словом, благодарностью. Вы для меня были самым близким человеком и останетесь им. За все Вам спасибо, дорогая Надежда Петровна!»
И еще три письма.
«Здравствуйте, дорогая Надежда Петровна!
Знаете что? Я выхожу замуж.
28 октября регистрация. Парень хороший. Не пьет, Вместе работаем. Только в разных цехах.
Знаете, Надежда Петровна, иногда мне кажется, что все, что было, было не со мной. Правда! Вот скоро я стану женой, а там и матерью. У меня будут свои дети. Ну, пусть через год, два. Это не меняет дела. И вот как-то мне… ну не знаю даже, тяжело, что ли, оттого, что до всего этого, казалось бы, обычного и неповторимого, я шла таким вот нескладным путем. Ведь все это: и любовь, и радость, и счастье — могло прийти и раньше и проще.
Я знаю, он любит меня и все может простить. Но, понимаете, мне от этого не становится легче. Он такой… ну, хороший, а я… Он знаете, что сказал? «Меня не интересует, что у тебя было в прошлом. Я вижу, какая ты сейчас, и мне этого достаточно!»
Я ему очень благодарна за все. А еще я очень благодарна за все Вам. Вы многое помогли мне понять.
Спасибо Вам и всем остальным, кто помогает прозреть слепцам, подобным мне. Еще и еще раз горячее Вам спасибо».
«Здравствуйте, дорогая Надежда Петровна!
Ну, у меня все и совсем хорошо. Готовлюсь к свадьбе.
Я рада, что могла выстоять, выдержать очень трудный экзамен. Я думаю, сейчас я могу это сказать с уверенностью. Ведь дома я уже более 7 месяцев. А главное, я встретила в жизни человека, очень хорошего. Да и не враг я сама себе. Ну неужели то, что у меня есть, я буду менять на нары, решетки?! Это же надо быть круглым идиотом!!!
Вы знаете, Надежда Петровна, у меня даже мысли в голове никогда не возникало. Вы, наверно, не поверите, но это действительно так. И трудно порой было (чего уж там скрывать!), но… Я просто опять все представляла, и вообще мне как-то даже противно. Даже просто думать противно об этом. Нет, это даже не то слово. В общем, я думаю, вернее, уверена, что прошлое перечеркнуто навсегда».
«Здравствуйте, дорогая Надежда Петровна!
Извините, что долго не писала. Все как-то некогда.
Появились какие-то новые заботы и хлопоты: то постирать, то помыть, то обед приготовить — я ведь теперь хозяйка дома.
Это, конечно, приятные заботы. И вообще, знаете, я считаю себя счастливой, и уже как-то по-другому смотришь на те или иные вещи. А казалось бы — что изменилось? Ведь в мире все так же, по-прежнему; а кажется, что и мир стал добрее.
Свадьба прошла хорошо, много было молодежи, было весело. Муж у меня очень хороший, спокойный, умный и внимательный. Если я в чем-то бываю неправа, он полушутя, чтобы не обидеть меня, старается указать мне мою ошибку. А главное — он не пьет и во всем мне помогает и ничем не пренебрегает: если я по какой-то причине не успею, он моет пол или вымоет посуду, поможет постирать. Одним словом, за 4 месяца совместной жизни я не могу сказать о нем ничего плохого.
Я, конечно, не знаю, как будет дальше, но ведь дальнейшее будет зависеть от меня самой, не так ли? А я сделаю все возможное, чтобы создать уют и тепло у нашего семейного очага».
Ну что ж, как говорится, совет им да любовь!
Вот так-то, обозленный на весь мир гражданин «Феникс»!
А получается ведь действительно «Феникс»: из пепла распавшийся в огне страстей личности на наших глазах воскресает новый человек. Что помогло? Хорошая колония, чудесный, душевный педагог Надежда Петровна, наше советское общество, а главное, конечно, самое главное — собственные усилия души, остановившейся у края пропасти и нашедшей в себе внутренние нравственные силы, чтобы увидеть все, понять все и сделать резкий поворот в своей жизни.
Без этого поворота, без этих усилий никакая бы колония, никакая бы педагогика, никакие «учеба и труд» не могли бы ничего дать, как они не дали тому несчастному, потерявшему себя человеку, голос которого мы услышали в первом письме. Только нужно прислушаться, чего в нем больше — злобы или отчаяния?
Письмо «Феникса» я переслал Гале. И вот ее ответ:
«Здравствуйте, дорогой Григорий Александрович! Получила Ваше письмо, за которое хочется сказать большое, горячее спасибо.
Что я могу написать о себе? Одно лишь: я счастлива. С теплом и благодарностью вспоминаю я о Вас и всех тех людях, которые не отвернулись от меня, а помогли стать тем, что я есть.
Нет, это не красивые, пышные фразы, не фальшивые, публичные выражения, как соизволил выразиться «герой нашего времени», человечишка, назвавший себя «Фениксом». У меня язык не поворачивается назвать его человеком, ибо человек, как сказал Горький, звучит гордо. А он просто подонок, расписавшийся в своей слабости, малодушии, безволии и бессилии.
Нет! Вы скажите, «Феникс», что вам не хочется жить так, как живут все люди, жить, а не существовать, как это делаете вы. Но вы не способны, вы не можете, вы слабы для этого. Вы слишком низко опустились, погрязли в этой мерзости, пошлости и подлости. Вы, как затравленный волк, смотрите на людей и видите в них только плохое.
Вы пишете, что много встречали таких «покаянных овечек», которые, выйдя на свободу, продолжали заниматься тем, чем занимались. Что же? Возможно. К сожалению, не очень многие (я подчеркиваю: не очень многие) сразу могут понять свои ошибки и исправить их. Есть и такие, которые только прикрываются красивыми словами. Но их единицы. Рано или поздно человек понимает (если он действительно человек), что есть что. Правда, это бывает порой поздно. Но лучше поздно, чем никогда.
Вот вы бросаете вызов людям, «как воровал, так и буду воровать». Что ж? Каждый может смотреть на жизнь своими глазами. Только вы забываете, что жизнь не стоит на месте. Пройдет время, и вы станете дряхлым стариком, одиноким и никому-никому не нужным. Кто вспомнит о вас? Что вы оставите после себя? Презрение к себе, и больше ничего.
Ваша жизнь полна приключений и опасностей? Дрянь вы после этого! Люди за вас жизни отдавали, чтоб вы могли ходить, дышать. Мать рожала вас в мучениях, чтоб вы жили. Неужели не содрогнется ваше сердце, видя слезы и мучения вашей матери, морщины и седину от бессонных ночей, проведенных в ожидании и надеждах, что ее дитя, наконец, поймет, как низко он упал?
«Горбатого могила исправит»,— пишете вы, Таких, как вы, не исправит и могила. Вы плюете людям в душу и считаете себя героем. А ведь вы ничтожество, трус и подлец!
А что касается меня, то вопреки всем вашим предсказаниям я действительно навсегда порвала с прошлым и, представьте себе, не жалею. И хочу сказать тем, кто идет или пробует идти по скользкой и грязной дороге, по которой идет некий «Феникс», называющий себя человеком: «Остановитесь! Подождите! Вернитесь! Ведь вы же человек! Вы жить должны, а не прозябать». Ты, девушка, или ты, юноша, что толкает тебя? Тебе нечего есть? У нас голод, разруха? Вспомни, сколько людей отдали жизнь, чтоб ты был счастлив? Что же ты топчешь, ломаешь свое счастье? Ведь легче не допускать ошибки, куда труднее их исправлять, А если даже ошибся — остановись вовремя. И лучше понять это хотя бы поздно, чем никогда. Будьте ближе к людям, они всегда помогут. Помните, не тот друг, кто тянет тебя в грязь, а тот, кто поможет выбраться из нее и найти правильный путь.
Живите, трудитесь, любите, радуйтесь солнцу и жизни. Ведь жизнь, она одна. И если она пройдет мимо — ее не вернешь.
Григорий Александрович! Извините, если мое письмо окажется резким. Но меня до глубины души возмутило самонадеянное и омерзительное письмо этого подонка».
Ну, на этом, кажется, можно и закончить наш затянувшийся, но поистине серьезный разговор по серьезнейшим проблемам жизни. На наших глазах разыгралась драматическая схватка двух пониманий, двух философий, двух нравственных начал и путей этой жизни — звериного и человеческого. Я даже не ставлю вопроса — который лучше и что выбирать? Для нормального человеческого сознания вопрос праздный.
Достаточно вспомнить Некрасова:
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую,—
Каким идти?
Хрестоматийные и потому, пожалуй, полузабытые теперь слова. А между тем это ведь перепутье, перекресток жизни, на котором каждый, как былинный богатырь, когда-то останавливается: куда идти и кем быть?
Вопрос в другом: как и что сделать, чтобы для этого нормального, подчеркиваю, а не исключительного, человеческого сознания, особенно молодого, неокрепшего, облегчить этот выбор пути? Не все ведь Ильи Муромцы. Пройдемся еще раз через все обстоятельства развернувшейся перед нами истории — разве нет среди них того, от поведения матери до «царства кулака», что не облегчает, а затрудняет этот выбор пути.
Человек и обстоятельства — вот главный перекресток жизни, и, предъявляя требования к человеку, мы не могли не предъявлять их ко всему и ко всем, кто создает обстоятельства. Это — требования жизни, требования времени, требования не школьной, а Большой Социальной Педагогики.

Журнал «Юность» № 7 июль 1976 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области