Марк Розовский
Знатный алкоголик района Володька Бубнов, частично беззубый человек 48 лет, с лицом шершавым и углистым, как асфальт, и тонкой, морщинистой шеей, похожей на грязное, перекрученное полотенце, сидел на рынке в ряду «Овощи-фрукты» и продавал щенка неизвестной породы.
Была глухая осень. Дождь накрапывал слегка, но тяжелыми редкими каплями. Они ударяли по непокрытой лысине Володьки и отзывались в его несвежей голове мрачным колокольным звоном.
«Сичас выпить бо!» — сладко думалось Володьке, но сукин сын щенок не продавался уже четвертый час, отчего голубая мечта оставалась того же цвета. Денег на выпивку у Володьки не было ни шиша. От пустого ожидания Володька ерзал, сидя на каком-то драном рыночном ящике, и мотал глазами в разные стороны в надежде усмотреть возможного случайного покупателя.
— Ты чё нервичаешь? — спросила Володьку бабка с мужским именем Парфен, продававшая рядом огурцы, семечки, репу и газеты за февраль 1949 года — на завертку.— Не нервичай! Продавай сурьезно.
— Не покупают! — пожаловался Володька бабке.— Не идет товар.
— Купють,— уверенно сказала бабка Парфен.— Жди!
И действительно, не успел Володька еще раз оглянуться, как около него остановилась женщина покупательница.
— Почем будет собака? — строго спросила она Володьку.
Но Володька, который сразу почувствовал, что ему везет, решил не сразу объявить цену.
— Полтора месяца,— сказал он.— Чудо, а не кобелек.
— Значит, еще пысается! —
Женщина дружелюбно потрогала щенка за ушами.
— Трешник,— торопливо объявил Володька, обидевшись за щенка,— а с утра за пятерку отдавал!
— Почему же сбавил? — с прежней строгостью спросила женщина.
— Щенок — старше, цена — дешевле! — объяснил Володька, но женщина не улыбнулась, не купила щенка, отошла.
Примерно через полтора часа, когда Володька совсем продрог и грелся своим ледяным, тоскливым до пойла животом о горячее тело щенка, подошел следующий покупатель — мужчина вредного интеллигентного вида.
— Сколько? — спросил он.
— Рупь,— быстро ответствовал Володька.— С утра трешник просил.
— Хорошо,— сказал интеллигент и полез в карман за бумажником. — Это какая порода?
— Доберман-сеттер,— не моргнув, ляпнул Володька и тут же понял, что продешевил. За такую породу можно было бы взять и подороже!
— Что-то я не слышал такой породы. Родословная у чего есть?
— Чего? — не понял Володька.
— Ну, родители кто?.. Папа с мамой?
— Я его родитель,— сказал Володька простодушно, — Я ему и папа и мама!
— Понятно,— сказал интеллигент, оставляя рубль в бумажнике.— Ну, а бабушка с дедушкой тогда у него кто?
— Бабушка у него из Австралии, а дедушка проживает в Балашихе, с Курского вокзала. Между прочим, медалисты. Оба-два!
— Непонятно,— сказал интеллигент.— Почему ж они на таком расстоянии друг от друга живут?
Почему в такой разлуке?
— Жизнь раскидала! — беспечно ответил Володька.
— Нет, пожалуй, я не возьму… Передумал… Мне нужен породистый пес.
— Ах, ты…— Володька хотел было выругаться, но не сумел: щенок вдруг заскулил и посмотрел на него грустными своими пуговичными глазами.
Мужчина ушел, унося с собой через ворота рынка в бесконечность желанный рубль.
Бабка Парфен убрала с прилавка свою репу с семечками и огурцами, причесалась, на вырученные от продажи газет деньги выпила газировки из автомата и походкой царицы ушла с рынка.
Дождь перестал накрапывать, понимая, видно, что рабочий день рынка кончается. Володька сидел понуро, без всяких надежд. Вдруг на уже почти пустом рынке стремительно появилась юная влюбленная парочка. Парень шел браво, в распахнутом настежь пальто, под которым сверкал дорогой, сшитый по моде костюм-тройка и галстук-киска, шел молодцевато, нагло, словно хозяин всей этой рыночной кутерьмы, а девчонка, крошка-канашка, еле поспевала за ним…
— Мужик, продаешь бобика? — спросил парень, показывая Володьке стальные зубы.
— А ты не видишь? — огрызнулся Володька.
— Марина, хочешь бобика?..
Давай купим, а?.. В квартиру нашу новую?
— Зачем?
— Для мебели.
— Не сходи с ума, Гена. Мы же за грушами пришли! — Марина потянула своего Гену за рукав.
— Груш нет. Есть бобик. Он к нашим обоям по цвету подходит. И забава тебе будет не хуже телевизора.
— Не хочу я бобика. Я груш хочу.
— Груш я тебе еще сто кило куплю. Я тебя грушами закидаю.
А вот этого бобика…
— Сначала купи груш, а насчет бобика поговорим в следующий раз! — твердо сказала Марина.
— Марина! Ты моя жена второй месяц, а уже командуешь.
— Гена! Ты второй месяц как мой муж, я все это время прошу тебя как человека: купи мне груш, купи мне груш, а ты мне суешь какого-то бобика.
— Муж-муж! — сказал Гена с горечью. — Объелся груш!
— В том-то и дело, что не объелся!— поправила Марина не без ехидства.
— Мужик! — снова обратился парень к Володьке.— Так мы у тебя этого бобика купим.
— Покупай скорей,— мирно попросил Володька.— Мне еще до семи надо успеть.
— Успеешь. Сначала цену назови.
— Десять рублей,— ляпнул Володька, но что-то изнутри ему подсказывало: какую бы цену он сейчас ни назвал, дело будет сделано.
Марина ахнула, Гена на нее цыкнул.
— А это мальчик или девочка?— поинтересовался Гена.
— А вам кого больше хочется? — спросил игриво Володька, желая в общем-то потрафить покупателям и не ожидая вовсе, к чему приведет эта его шутка.
— Ему вообще детей не хочется,— вмешалась Марина.— Он в этом не понимает ничего.
— Ты много в детях понимаешь!— крикнул Гена довольно громко, так, что воробьи слетели с прилавка.— Когда я до свадьбы до нашей просил тебя не делать ЭТОГО, а ты сделала,— ответь, ну, ответь сейчас, зачем ты ЭТО сделала?!.
— Нашел, урод, где отношения выяснять — на базаре, при мужике постороннем и при каком-то бобике!
— Кто урод? Я урод? — Гена рассвирепел окончательно,— Да ты на себя посмотри!.. У меня таких баб, как ты, месяц назад было навалом! Вагон и маленькая тележка!
— Вот и отправляйся к своим бабам! А я тебя больше знать не желаю и видеть не хочу! — Марина зарыдала в руку.
— Чего же ты хочешь? — крикнул Гена.— Дура!
— Я груш хочу! — Марина повернулась.— Дурак! — и убежала с рынка.
Володька и Гена ошалело смотрели ей вслед.
— Так… Ну, мужик, сколько же стоит твой бобик, говоришь? — Гена сейчас шумно дышал через нос и криво улыбался Володьке. Вид у него был теперь совсем не бравый, побитый у него был какой-то вид.
— С утра… пятнадцать просил!..— неуверенно объявил цену Володька. Он был сейчас почему-то сильно испуган. Ему казалось сейчас, что вот-вот появится на рынке милиционер и заберет их всех вместе с бобиком и Генкой.
— Возьми четвертной. Сдачи не надо! — хмуро, сквозь зубы сказал Гена и расплатился.— Мне этот… эта…
— Кобель, — подсказал Володька, еще не веря в то, что произошло.
— …дороже жизни! — договорил парень и, прижав щенка к груди, медленно и неуверенно пошел прочь.
В. ЗАВАДСКИЙ мини-юм
Сложившимся человеком у нас нередко называют человека, сложившего крылья.
У него был единственный недостаток — отсутствие всяких достоинств.
Первые слова вундеркинда: «Я еще не сказал своего последнего слова!»
Поскупившись на цветы, подарил любимой весь земной шар.
Порой время превращает дурака в опытного дурака.
Успех подражателя — его уже стали называть эпигоном.
Журнал Юность № 9 сентябрь 1974 г.
Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области
|