Что знал я об отце? Пожалуй, ни бабушка, ни мама никогда не рассказывали мне о нем специально, никогда не говорили: «Твой отец поступил бы так-то» или: «Твой отец этого не сделал бы…» Они вспоминали о нем, как вспоминают только о самом близком человеке, каждая черточка которого хорошо известна, знакома — достаточно лишь одной фразы, намека, маленького эпизода, а порой и слова, чтобы человек снова ожил в памяти.
Бабушка:
— …Я его никогда не наказывала. Разве что один раз… Как-то он слишком уж раскапризничался за обедом, и я его выставила из-за стола. Он упрямился, а я его схватила за руку и потащила в соседнюю комнату. А на другой день он заболел. Он оттого и капризничал, что уже расхварывался — это болезнь в нем говорила. Теперь, как вспомню, что тащила его через комнату, руку его худенькую в своей руке вспомню — так и мучаюсь… До сих пор себе простить не могу.
…Еще в тире любил стрелять. В выходной, бывало, придет мой брат, дядюшка его, и они отправляются в тир. Ждет всегда не дождется этого дня…
…Гербарии собирал. Хорошие у него были гербарии. Я. все хранила их, все думала уберечь, даже в блокаду не трогала, да где уж там… Как вывезли меня, так все и пропало. Так горько, что не сумела сберечь — очень уж он ими дорожил…
…Однажды я подошла к нему вечером, перед сном, а он мне шепчет: «Мама, я не хочу быть взрослым!» Я удивилась; «Это почему же, сынок? Все хотят, а ты не хочешь?» — «Потому что ты тогда постареешь и умрешь. Лучше я не буду взрослым!»
Как будто судьбу свою предсказал…
Мама:
— …Мы с ним в одном классе учились. Его Паганелем дразнили. Он вовсе и не похож был на Паганеля, просто увлекался своими гербариями — вот и дразнили. Обычно он не обижался никогда, а как-то я его назвала Паганелем — он вдруг обиделся, рассердился ужасно. Потом уже я догадалась отчего.
…Однажды в пионерском лагере на даче у одной хозяйки мальчишки украли яблоки. Хозяйка пришла.
«Постройте, — говорит,— старших, я узнаю того, кто это сделал». Мальчишек построили, хозяйка пошла вдоль строя, приглядывается, а Андрей вдруг, покраснел, алый весь сделался. Хозяйка на него и показала. «Вот он,— говорит,— голубчик, ишь краской-то залился!» А после выяснилось: совсем и не он это был, никаких яблок, конечно, Андрей не крал — просто не мог он вынести подозрения, стыдно ему было, что им такой досмотр, такую очную ставку устроили…
…На лыжах он любил ходить. Мы с ним в Павловск ездили кататься. Как хорошо там было в парке, как хорошо!..
Казалось, он так и ушел на войну мальчиком. Шагнул летним июньским днем на перрон вокзала, и сдвинулись, закрылись за ним двери теплушки — навсегда… И ни звука, ни отклика. Ушел, исчез, пропал без вести…

4
Мама убрала записку и гильзу в старую коробку из-под конфет, где хранилась моя метрика, единственное письмо от отца — только один раз разлучались они до войны: когда уезжал он на военные лагерные сборы, и только одно коротенькое письмо написал он оттуда; хлебная карточка, за 1947 год, две маленькие фотографии отца, билет лотереи Осоавиахима, подаренный ей отцом накануне войны…
— Теперь надо попытаться найти кого-нибудь из родственников Овчинникова,— сказала мама.
Я и сам думал об этом. Только, наверно, найти их было не так-то просто. Иначе ребята из Заречья, те, что отыскали нас, конечно же, уже сделали бы это. Город В., областной центр, где тридцать лет назад жила мать Овчинникова, во время войны был! оккупирован фашистами, сильно разрушен, а теперь отстроен заново, так что ее адрес, указанный в записке, наверняка изменился. Архивы в этом городе тоже вряд пи сохранились. И все-таки стоило попробовать.
В тот же вечер я написал письмо в адресный стол города. Я объяснил, что разыскиваю мать погибшего солдата, и очень просил помочь мне.
Ответ пришел неожиданно быстро.
«Уважаемый тов. Севастьянов!
По Вашей просьбе сообщаем Вам адрес Евдокии Петровны Овчинниковой…»
Теперь мне оставалось только написать Евдокии Петровне, Я уже заранее испытывал расположение к этой женщине. Я представлял себе, как мы с мамой познакомимся с чей, как пригласим ее в гости или приедем в гости к ней, как будем переписываться…
Весь вечер мы говорили с мамой о ней уже как о близком человеке — нас роднила теперь память о любимых людях, а что может быть крепче?
Я думал, что завтра же сяду за письмо к Евдокии Петровне, но все получилось не совсем так, как я рассчитывал. Рано утром на другой день мне, лейтенанту запаса, вручили повестку из военкомата. Мне надлежало немедленно явиться на сборный пункт.
Уже на сборном пункте я узнал, что начинаются большие войсковые учения.

Журнал «Юность» № 2 февраль 1976 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области