Наталья Баранская

Лушка была самая маленькая в классе — не по возрасту, по росту. Маленькая, худая, будто не восьмого, а пятого класса ученица. Училась она средне — тройки, четверки. Бывали пятерки, но редко. Все это — рост, худобу, отметки — мать Лушки объясняла едой.
— Еда у нас неважная,— говорила она,— и Юрка твою долю съедает: пока ты ложку возьмешь, он уже кастрюлю выскребет.
Юрка — Лушкин брат, на три года моложе,— находился в самом обжористом возрасте. В двенадцать лет самостоятельные мальчишки, которые гоняют во дворе все свободное от занятий время, всегда просят добавки.
Пора уже сказать, что Лушка вовсе не Лукерья, а Лукьянова Вера, ученица восьмого «В» класса, прозванная Лушкой. Ласковое это имя говорило о том, что в классе ее любят. И было за что: Лушка— хороший товарищ, редко откажет в просьбе, отчего приходится ей дежурить не в очередь, выполнять поручения учителей и давать взаймы на неопределенное время двадцать копеек, выданные мамой на завтрак.
Сверх отзывчивости и доброты было в Лушке еще одно привлекательное свойство — она была похожа на знаменитую гимнастку Ольгу Корбут. Лушка об этом знала и любила причесываться в две косички, как Ольга.
Была весна, кончался учебный год. Все обсуждали летние планы, классные модницы — летние платья. А несколько человек со школой прощались: уходили в ПТУ. Лушка тоже уходила — работать. Она сама выбрала себе дело, к которому давно присмотрелась,— продавцом в магазин электротоваров «Свет». На полгода надо было идти в ученицы и получать мало. К этому она тоже была готова.
Еще зимой, проходя мимо стеклянных стен магазина, всматриваясь в его сияющее, блесткое нутро, любуясь нарядными люстрами, цветными абажурами, никелированными приборами, белыми холодильниками, она поняла, что ей хочется двигаться среди этих вещей, и не просто двигаться и глядеть, но трогать, владеть ими. А в витрине стояла доска, на которой было написано, что принимаются на работу ученики продавцов с образованием не ниже восьми классов, в возрасте не менее пятнадцати лет.
С этих зимних дней, когда Лушка разглядывала магазин, она привыкла думать о нем. Сначала как о возможной работе, а потом как о работе желанной.
Укрепляло ее в этом решении и то, что работать было необходимо. Она видела: матери трудно растить их двоих — кормить, одевать. Много лет работала мать в химчистке, в цеху, но года три назад нашли у нее хронический бронхит и работать с химикатами запретили. Она перешла в приемщицы, заработок снизился, а здоровье не восстанавливалось. Отец несколько лет назад ушел от них, завел другую семью; он помогал, но деньги были небольшие, у него росли уже другие дети, им тоже надо было.

Когда Лушка сказала матери, что учиться больше не хочет, пойдет работать, мать расстроилась. Ей хотелось, чтобы дочь стала инженером, врачом или учительницей. Лушка утешала мать, говорила, что все равно не пройдет по конкурсу и только напрасно потеряет время. Мать сокрушалась: у дочери не будет хорошей специальности, больших заработков, и станет она тоже жить скудно и трудно. Чтобы успокоить мать, выиграть в споре, Лушка сказала:
— Мам, неужели все на свете должны кончать институты? Есть же люди, неспособные к высшему образованию. Вот я как раз такая.
Мать замолчала растерянно и подумала: «Не знаю, как там способности, а силенок у нее в самом деле может не хватить». Но мать ошибалась. Лушка, хоть и была худенькая, силу имела. И в руках и в душе.
Навести подробные справки в магазине «Свет» Лушка подговорила свою подружку Катю Ефимчук. Рослая, крепкая, Катя соответствовала прозвищу Ефим, данному ей в классе, и казалась парнишкой в девичьем платье. Ефим сходила к директорше, узнала, какая работа ждет ученика продавца, и стала отговаривать Лушку.
— Уж если нельзя иначе, лучше иди в промтоварный на легкие предметы — шляпы, платья или сумки. А в этих электротоварах — одно железо. Где тебе с железом справиться…
Но Лушку звал светлый и легкий облик магазина.
О каком там железе толкует Ефим?
Однако кое-какие выводы из рассказа подруги Лушка сделала. Когда пришло время подавать заявление и оформляться, она тщательно обдумала внешность кандидата в ученики, будущего продавца электротоваров. И, обдумав, сделала вот что: надела две пары колготок, Юркину бумазейную рубаху, а затем уже натянула юбку и шерстяную кофточку, Рукава от Юркиной рубахи сбились к плечам, образуя желанную ширину, а юбка тесно облегла бока. Лушка разглядела себя в зеркало и сказала со вздохом:
— Ну что, сорок восьмой размер, может, и есть…
Волосы она начесала и сделала прическу, не высокую, но все же пышную, сантиметра два в росте она ей прибавила. Надела еще мамины туфли на каблуках, напихав в носы ваты — еще два сантиметра. Потом Лушка тщательно, не торопясь, оглядела себя. Она хотела быть солиднее, однако людей пугать незачем.
Сыграла ли свою роль костюмированная затея, или в магазине сильно не хватало продавцов, а так же учеников, но Лушку приняли, не подвергнув критическому рассмотрению. Через месяц, как только кончится учебный год в школе, должна она приступить к работе.
Восьмой «В» провожал товарищей, уходивших в ПТУ. Директор школы — дородная, красивая женщина с властным лицом — в своей прощальной и напутственной речи обращалась только к будущим технарям. Не вспомнил о Вере Лукьяновой и секретарь комсомольской организации. Он в своем выступлении развил мысль о талантах, сказал, что бывают таланты, подобные фейерверку, яркие, внезапные, но есть и другие — скромные, неброские, но для общества не менее важные; это те, кто сможет творчески овладеть техникой, ибо техника растет, усложняется, требует притока новых сил на производство.
Лушка слушала и жалела, что у нее нет таланта, никакого нет. И она смотрела на тех, чьи дарования были бесспорны: на Витю Стрелецкого — первого в классе математика, переходившего в специальную школу, Веронику Флерович — лучшую в школе поэтессу, Ваню Лопухова — искрометного комика, первого актера школьного драмкружка. Ваню она знала лучше других — тоже была в драмкружке, но как-то доставалось ей больше работать за сценой, а если выходить, то в самых маленьких ролях, на несколько реплик.
«С талантом жить, конечно, гораздо интереснее,— думала Лушка.— Но легче ли? — И отвечала сама себе: — Нет, не легче, пожалуй, даже трудней».
И вдруг Лушка услышала свое имя. Вспомнила о ней классная руководительница. Она сказала, что ей, им всем, классу очень будет не хватать Верочки Лукьяновой — доброго, теплого человека, хорошего товарища. Тут все повернулись к Лушке, захлопали в ладоши, закричали разное: «Лушка, ты нас не забывай!», «Счастливо тебе, Луша!», «Мы тебя любим!»
У Лушки даже в горле запершило, так она была растрогана.
А через день наступила новая жизнь — Лушка пошла на работу, И сразу же начались разочарования. Новые подруги встретили ее неплохо, но твердо дали почувствовать: они продавщицы, она всего только ученица, они взрослые, она девчонка. А все, на что Лушка любовалась когда-то сквозь витринные стекла, весь этот блестящий и сияющий мир нисколько не принадлежал ей.
Основную часть дня проводила она в подсобных помещениях, распаковывая коробки, разбирая всякую электромелочь, которую надо было, пересчитав поштучно, разнести и уложить на стеллажах в отделе самообслуживания. И не сбиться со счета, не перепутать «вилки штепсельные одинарные» с «вилками штепсельными тройными». Также надо было не рассыпать, не перемешать металлические и пластмассовые детальки, не дать запутаться шнурам удлинителей, не смотать вместе провода разных сечений, не приклеиться к изоляционной ленте.
Много чего надо было избегать и не допускать.
Лушке хотелось постичь суть дела, понять, что для чего, но никто не торопился ей это разъяснить. Продавщицы бодро покрикивали: «Лукьянова, принеси», «Лукьянова, достань», «Возьми тряпку, протри». И Лушке, при том, что была она очень занята, от этой работы хотелось спать. Продавщицы, заметила Лушка, сами не очень-то разбирались в назначении деталей, в связи их между собой. Похоже, не интересовало их это.
Видела Лушка, как мается пожилая покупательница, объясняя, руками показывая: ей, мол, нужно «такое кольцо, что навинчивается на патрон сверху… ну, под абажур». А продавщица Рита Коврова, сощурив глаза, пожимает плечами: «Вы руками не вертите, а скажите, как это называется».
Вот и это тоже царапает Лушкину душу: как они разговаривают с покупателями, как держатся с ними! Эх, если бы Лушке дали стать за прилавок, разве она была бы такой сухой, как старшая — Ксения Ивановна, или такой неприступной, как красавица Лариса? Она бы непременно принимала участие в покупке. Такими словами определила Лушка для себя самую главную задачу продавца.
Лушке редко приходилось покупать. Но она знала, какое это удовольствие — приобрести новую вещь. Присматриваться, выбирать, потом унести покупку домой. Она очень живо представляла, как покупатель рассматривает дома новую лампу или электрочайник, ищет для новой вещи место и, поставив, отойдет полюбоваться еще раз. Лушка радовалась тому, что она сможет доставлять людям удовольствие, и ей хотелось, очень хотелось поскорей начать продавать. Она была уверена, что у нее это получится лучше, чем у других, именно потому, что она бы участвовала в покупке, а не стояла столбом, глядя мимо покупателя.
Но продавать ей, увы, не давали. Даже электромелочи. Иногда потихоньку, если она видела, что покупатель растерялся, не находит нужное, указывала, где лежит такой товар. Рита Коврова и вторая продавщица отдела Алла Сотина любили поговорить и не замечали Лушкиной самодеятельности». А может, делали вид, что не замечают. И все ж, несмотря на разочарования, Лушка в «Свете» прижилась. Относились к ней хорошо: ценили ее безотказность. Лушку всегда можно было отправить за едой в булочную и молочную, поставить на улице в дождь или в жару следить за разгрузкой, запросто отогнать от себя во время оживленной беседы о сердечных делах.
Вредля шло, уже немного оставалось до конца ученичества, и Лушке дали читать брошюрки по делу и пачку инструкций с описанием приборов и их применения.
«Перед включением в сеть вилки штепселя утюга проверьте состояние регулирующего устройства, установив на шкале нужную степень нагрева прибора…»— читала Лушка, водя пальцем по тесным строчкам. «Литература» эта — так называла все пособия заведующая — казалась Лушке дремучей зарослью. И продраться трудно, и в дрему клонит. Когда Лушка совсем изнемогла от чтения «литературы», как раз пришла неожиданная передышка.
Лушку поставили за прилавок в отдел настольных ламп, торшеров и абажуров. Не вышла на работу Лариса — острый аппендицит.
Лушка думала, что день, когда она впервые встретится с покупателем, будет для нее праздником.
И приготовится она к этому дню, как к празднику,— приоденется, причешется по-особому. А получилось, что за прилавок она вышла в темно-сером рабочем халате, слишком длинном, слишком широком, поэтому Лушка обертывала его вокруг себя и, запеленавшись так, подвязывалась шнурочком. Да еще, как нарочно, в этот день были у нее заплетены две косички.
Первая покупательница, появившаяся в отделе, была полная женщина в фетровой шляпе, перетянутой на три яруса золотой тесьмой. Она не дала Лушке слова сказать, одну за другой пересмотрела все лампы, о каждой высказалась неодобрительно, потом повертела оранжевый абажур для торшера, по форме похожий на ее шляпу, нашла его «уродским до ужаса» и ничего не купила.
Следующим подошел молодой мужчина с толстым портфелем и в меховой шапке с козыречком. Он долго и сосредоточенно раздумывал над венгерской лампой с подвижным абажуром, которую Лушка поворачивала перед ним так и сяк, и, когда она уверилась совсем, что он берет лампу, вдруг передумал и быстро ушел.
Только третьим покупателем смогла Лушка заняться так, как ей хотелось. Этот покупатель — коренастый дядечка в шапке-ушанке — сначала походил перед прилавком, искоса поглядывая на лампы, на Лушку, потом сказал:
— Девочка, может, пока ты мне покажешь лампу?
Он не признал в ней продавца.
Этого покупателя Лушка успела спросить, какая именно лампа нужна ему — для гостиной или для кабинета?
— Для кабинета? — переспросил дядечка и засмеялся.
— Ну да, я хотела сказать — для письменного стола, для работы.
— А разве не все равно — для гостиной или для кабинета?
— Нет, не все равно.— Лушка обрадовалась, что ее слушают, и стала пояснять: — Для гостиной нужна нарядная высокая лампа, ее ставят обычно на середину стола. Лампа для работы должна давать направленный свет, а подвижный абажур…
— Да, да, мне надо такую — для работы.— Покупатель повозил по прилавку венгерскую лампу.— Вот только цвет у нее какой-то… унылый.
— Вам не нравится серый? Есть еще цвет топленого молока. А какие обои у вас в комнате?
— Обои? — Дядечка посмотрел на Лушку с любопытством.— Вот как, и обои, значит, имеют значение?
— А как же, цвет обоев, обивка мебели должны гармонировать с цветом абажуров…
Лушка торопилась выложить познания, почерпнутые из книги «Интерьер — цвет и форма». Книгу эту она увидела в районной библиотеке на стенде, взяла и прочитала, сделав выписки в тетрадку.
— Обои…. обои….— Покупатель старался вспомнить, какие у него обои.— Что-то вроде зеленых.
А на них еще цветочки какие-то, будто коричневые… Вернее, шишечки…
— Тогда вам подойдет больше лампа цвета топленого молока. Подождите минутку, я сейчас принесу.
Лушка побежала за лампой. Дядечка улыбался, глядя ей вслед.
Лушка принесла коробку, быстро открыла и вынула светлую лампу теплого, чуть розоватого тона.
Такой же формы, как серая, выглядела она гораздо наряднее. Дядечке понравилась лампа так, что он даже языком прищелкнул.
— Большое спасибо вам, — обратился он к Лушке почтительно.— Знаете, девушка, я этот день на календаре отмечу — первый раз встречаю такого продавца, как вы.
Получив перевязанную коробку, покупатель поблагодарил Лушку еще раз, а дойдя до двери, обернулся и помахал ей рукой.
Лушка улыбнулась.
Алла и Рита переглянулись: «Лукьянова дядьку закадрила»,— и рассмеялись, так это было забавно, так не подходило к Лушке. Она и сама засмеялась, догадавшись, о чем они говорят.
Но старший продавец Ксения Ивановна сделала Лушке замечание:
— Сначала надо продавать серые лампы, а когда продадим, тогда уж выбросим светлые. Их-то сразу расхватают.
Лушка не могла понять, в чем смысл такой очередности, и промолчала.
Через неделю она уже официально стала продавцом.
Приближался Новый год, прибавлялось покупателей, дел было много. Лушке приходилось работать посменно — то в самообслуживании, то при лампах.
Однажды под вечер, когда было особенно много народа и Лушка завертелась, показывая настольные лампы, зажигая те, что висят на стенде, включая маленькие ночники в форме совы, зайца или старой керосиновой лампешки, окликнула ее Рита и показала глазами в сторону холодильников. Лушка взглянула туда и увидела своего первого покупателя— дядечку в меховой ушанке. Он стоял и смотрел на нее. Лушка не придала этому никакого значения. Это когда делать нечего, можно пошутить, поболтать, придумать какую-нибудь ерунду. Дядечка, вероятно, пришел посмотреть холодильник. К Новому году все стремятся приобрести в дом что-нибудь хорошее.
А в самых первых днях января дядечка появился вновь. В притихшем и опустевшем теперь магазине стало очевидным: он пришел посмотреть на Лушку.
И правда: постоял, посмотрел на нее внимательно и ушел.
Тут уж девчонки позабавились всласть: «Верочка наша кавалером обзавелась!», «Поклонничек твой притащился», «Жди — скоро предложение сделает», «Год рождения не забудь спросить…»
Лушка отмахивалась от них, как от мух, вначале спокойно, потом сердито.
Когда же он пришел еще раз, никто уж не смеялся, все стали возмущаться: «Нашел себе пару», «Стоит и смотрит — ишь вытаращился», «Да ну, псих какой-то…»
А он опять постоял-постоял, не сказал ни слова и ушел. Ксения Ивановна пообещала: «Вот придет еще раз, я с ним поговорю с глазу на глаз. Тоже мне… старый гриб».
Может, в сравнении с Лушкой дядечку можно было назвать так, но если примериться к старшей продавщице, то никакой он не гриб. Лушка даже обиделась за него — ничего плохого о нем она не думала, хотя понять, в чем тут дело, не могла.
Новый год принес магазину премию: перевыполнили план продажи холодильников и ламп. Но Лушку Новый год не одарил ничем. Наоборот, огорчил.
Было общее собрание по итогам минувшего года, проводила его директор магазина, очень похожая на школьную директрису, если бы не брошь, серьги и кольца.
Присутствовал представитель торга — гладкий мужчина с розовой лысиной. Когда заговорили о высоких выручках за лампы, Лушка слегка зарделась — ждала, что сейчас похвалят и ее работу. Но о ней промолчали, а как стали говорить о недостатках — вспомнили. Старшая продавщица сказала, что ученица Лукьянова Вера, в общем, старательная, отличается «чрезмерной разговорчивостью с покупателями», что «тормозит процесс продажи».
Лушка попыталась защищаться — она же дает совет, помогает выбрать вещь…
— Советовать ты еще мала,— перебила ее рассудительная Лариса, — послушай лучше старших. А вкусы у людей разные, знаешь пословицу: «На вкус и цвет товарищей нет»?
— Действительно,— отозвалась директорша,— наша задача — продать товар, выполнить план, а не воспитывать вкусы. Тем более что в возрасте Лукьяновой метить в воспитатели не положено.
— А вы прикрепите ее к отделу самообслуживания,— посоветовал представитель торга,— там не придется читать лекции о хорошем вкусе: штепсель— он и есть штепсель, а выключатель — выключатель…
И представитель заколыхался в ровном пыхтящем смехе, довольный своей находчивостью и остроумием.
Лушка заморгала глазами, пересиливая слезы,— так ей было обидно. И говорили-то о ней, будто ее не было тут, будто стул пустой стоял перед ними.
На следующий день Лушку поставили в отдел электромелочей.
Лушка загрустила. Все, что было для нее радостного в работе продавца, представляло интерес и смысл, было потеряно. «Штепсель — они есть штепсель»,— вспоминала она со вздохом, когда покупатели ворчали, что в продаже нет светлых розеток — одни черные.
Однажды, когда Лушка печально смотрела через витрину на прохожих в сетке мелкого февральского снега, в магазин вошел первый ее покупатель.
«Лушкин поклонник» постоял у холодильников, растерянно глядя на лампы и не находя Лушки на месте, повел глазами по магазину, нашел Лушку, довольно хмыкнул и быстро пошел прямо к ней.
— Можно вас на минутку? У меня к вам дело.
Лушка сказала напарнице: «Я сейчас»,— и пошла со своим посетителем в сторонку.
— Ты смотри, ты смотри,— зашушукались Рита и Лариса.— Гриб-то расхрабрился. Неужели пригласит куда-нибудь? Сейчас Ксения ему врежет…
А Ксения Ивановна уже наливалась враждой, которая, разгораясь, двигала ее по направлению к «грибу».
Но не успела она дойти до Лушки и ее визитера, как он быстро пересек зал и скрылся за дверью с надписью: «Директор». Через пять минут вышел очень довольный и сказал Лушке:
— Все в порядке. Часа на два вас подменят, а после перерыва вернетесь. Одевайтесь быстренько…
— Неужели она пойдет с этим типом? — Лариса поджала губы.
— Куда же он ее позвал? — недоумевала Рита. — Да куда бы ни позвал, я бы ни за что не пошла! — возмущалась Алла.
Ой, как им не терпелось узнать, куда это так радостно устремилась Лушка бодрой походочкой!
Вернулась Лушка как раз к концу перерыва — голодная, с куском булки в руках, но веселая. Помолчала немного, а потом не выдержала, сообщила, что переходит на работу в большой новый магазин культтоваров, в отдел игрушек. Директор этого магазина — «дядечка» — пригласил ее на работу, а директорша «Света» не против, отпускает. Как все произошло, Лушка не рассказала.
А произошло это так. Он повез ее на выставку игрушек на Кутузовский, а оттуда в «свой» магазин, который должен открыться ко дню 8 Марта. «Пока не посмотрим выставку,— сказал он,— ни о чем говорить не будем». А там, на месте, предложил ей работать и представился: Павел Иванович Медведь. Тут же добавил: «Такая у меня фамилия»,— и признался, что раньше работал в другой отрасли. Лушка хотела спросить, в какой (из вежливости), и не успела… «Только не медведем,— добавил Павел Иванович,— не дрессированным, в цирке…»
— Значит, будешь торговать зайчиками и кошечками? — спросила Рита.
— И кошечками, и собачками, и мячиками, и куклами…— весело выпалила Лушка.
— И мишками,— добавила Алла.
— О! — Лушка вдруг округлила глаза, засмеялась.— Ну да, и мишками тоже.
— А что, девочки, это совсем неплохо…
Девушки принялись обсуждать, какая торговля лучше. Но Лушка их уже не слушала. Она мысленно расставляла свой новый товар на стеллажах, на подиуме— возвышении, встроенном в пол посередине большого зала.
Она обдумывала, как встретит первых покупателей, Особенно ее волновала встреча с малышами.
«Надо будет расставить в зале низенькие столики и стульчики, а на столики поставить игрушки. Раз это самообслуживание, ребята смогут потрогать и даже немного поиграть с ними, выбирая…»
Поздно вечером Павел Иванович Медведь, сидя дома под лампой молочного цвета, разбирал бумаги — счета оформителей, заявления новых сотрудников, накладные на получение товара. Рабочего дня ему не хватало, много было дел, до открытия магазина оставалось двадцать дней, а надо еще привезти товар, оформить витрины, расставить продавцов и дать каждому возможность устроиться на своем месте. Медведь радовался, что удачно подобрал основные кадры. Долго он их искал, тщательно присматривался, прислушивался, оценивая.
«А девчушка эта, Дюймовочка, лучшая моя находка,— думал Медведь,— она безусловно талант».
Он представлял Лушку среди детей, у полок с игрушками, слышал ее быстрый ласковый говорок, видел большие ясные глаза, полные доброго внимания, горячего желания помочь в покупке.
…Лушка в это время уже спала. Ей снился забавный, путаный сон. Она усаживала в разноцветные абажуры кукол, плюшевых мишек и зайцев. Абажуры вертелись, наподобие каруселей, но не сами — Лушка должна была их подкручивать, ей приходилось бегать от одного к другому и в то же время выписывать чеки Покупателей было много, все хотели купить по абажуру с игрушками. Лушка бегала между вертящимися абажурами, и не просто бегала, а скользила, выделывая ногами разные выкрутасы, похожие на фигурное катание. Ей было весело, немного щекотно, смешно.
Но вдруг она увидела среди пестрой суеты представителя торга, того самого — с розовой лысиной.
Он махал толстыми руками крест-накрест, как бы запрещая, останавливая движение. Абажуры, колыхаясь, замирали, а Розовая Лысина надувался тупой важностью и произносил значительно, твердо: «Торговля есть торговля»…

Журнал «Юность» № 7 июль 1976 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области