Кабинет Терентьева. Вечереет. Михаил Иванович встает из-за стола, включает свет. Вид у него бодрый, он хорошо одет, чисто выбрит. Входит Земляков.
Земляков. Звонил я, Михаил Иванович. Машины с комиссией вышли из Москвы ровно в восемнадцать. И… новый секретарь с ними.
Терентьев. Понятно. (Смотрит на часы.) Значит, в десять вечера они пересекут границу нашей области. Тридцать минут осталось. Еще тридцать минут мы с тобой хозяева. Ну, что скажешь, Земляков?
Земляков. Михаил Иванович, мы ни в чем не виноваты. Мы старались, как могли, тянуть общую линию. Может, ношу на себя взяли непосильную? Так ведь старались для государства.
Терентьев. Не в том беда, что сил у нас не хватало… А беда в том, что нас не поддержали. Квелых людей много развелось. Энтузиазма не хватает. Ничего, Земляков, мы не дотянули, дети наши дотянут. А для этого мы должны показать им пример непоколебимости своей и неустрашимости.
Входит Маша.
Маша. Михаил Иванович, к вам Таганов. Говорит, комиссию пришел встречать.
Терентьев. Сейчас… Вот только Василий Спиридонович выйдет.
Маша уходит.
Стой до конца. Прощай, брат! А обо мне не беспокойся. Я с честью выйду из этой истории.
Земляков уходит. Входит Таганов, с ним Автор.
Терентьев (холодно и строго). По какому поводу явились?
Таганов. Мне приказано комиссию встретить. Принять участие в ее работе. Распорядитесь насчет машин.
Терентьев. Встречайте! Машины готовы. Ждут внизу. (Протягивает руку.) До свидания! Таганов пожимает руку, уходит.
Терентьев. Торжествовать победу приехал, Силантьев? Ошибаешься — побежденных не будет.
Автор. Не вам бы говорить… Кажется, вы последний день в этом кабинете?
Терентьев. Не радуйся… Я уйду отсюда, но моя тень здесь останется. Дух мой! А это еще вопрос — с кем труднее сладить, с человеком или с его тенью?!
Автор. Смотрю на вас и думаю: что бы сказал сейчас Веселинов, будь он в живых?
Терентьев. А что бы сказал ваш Веселинов?
Автор. За что же вы его растоптали? Чтобы не было свидетелей вашего позора?
Терентьев. Опозорить меня? Ну нет. Это уж не выйдет. Прохвостом я никогда не был, и никто меня им не сделает. Так и передай всем друзьям и приятелям. В нашем деле прохвостов не было.
Автор. По крайней мере тешили себя иллюзиями, мечтами.
Терентьев. Мечтами, говоришь? Ну что ж… Когда в мечту верят, она становится великой силой. Ей служат массы. А правда складывается из мнения масс. Учти это, Силантьев!
Автор. Нет. Правда голосованию неподвластна. А массам надоело маршировать под вашу команду Они хотят трезвости.
Терентьев. От вашей трезвости люди зажиреют и обленятся. Без команды у нас и путевой дороги не построишь. Энтузиазм нужен, огонь. Да вы и гореть-то не можете. Колбешки вы с глазами. Один дым от вас да вонь.
Автор. А вы, значит, прогорели?
Терентьев. Ну и что? Зато я хоть пожил!
Автор. Да уж, повеселились, потешились. Но во имя чего? Неужто и теперь скажете — для блага народа? То бишь для торжества нового.
Терентьев. Ты не смейся: молод еще ревизию мне устраивать. Чином не вышел. Выйди вон!
Автор. От меня можно избавиться. Но как вы избавитесь от людей? Ото всех, кто вам верил, кого вы обманывали? В этой башне вы отсидели. (Указывает на стены.) А на воле-то страшно будет, Терентьев. Прощайте… (Уходит.)
Терентьев (с минуту недвижно стоит, смотрит Автору вслед, потом решительно направляется к дверям, растворяет их, кричит). Маша!
Маша (торопливо входя). Что случилось, Михаил Иванович? На вас лица нет.
Терентьев. Все хорошо… (Он бодрится, даже улыбается.) Разве у меня что-нибудь не в порядке? Маша. Да нет, одеты вы по-праздничному.
Терентьев. А мне положено хорошо выглядеть. День у меня сегодня такой… особенный. Я тебя позвал, Машенька, вот зачем… Вот эту штуку… (Берет конверт со стола, передает Маше.) Этот пакет отнеси сама в облисполком. Сейчас. Передай председателю… или кто там будет.
Маша. Хорошо, Михаил Иванович.
Терентьев. Ну, Машенька, отработали мы с тобой. Спасибо тебе за все, дорогая… За преданность твою и за любовь. Не поминай лихом.
Маша (плачет). Ох, Михаил Иванович! Михаил Иванович!..
Терентьев (мягко оглаживая ее по голове). Ступай, Маша, ступай и успокойся.
Маша, всхлипывая, уходит. Терентьев смотрит на часы.
Н-да… пять минут… (Подходит к двери, запирает ее, бросает ключ на стол. Потом проходит к столу, вынимает из ящика пистолет. Смотрит на пистолет.) Эх, Мишка-Тырчок!.. Затыркался, брат, ты совсем. Хотел, как лучше. Ни себя не жалел, ни других. А вышло вон оно как! Хуже и быть не может. Конец тебе подошел. Ну и что ж! Мы и жить умели, и помереть сумеем. Но поставить нас на колени!.. Нет еще на свете такой силы. Не народилась! И в плотники нас обратно не пошлешь — не пойдем… (Подымает пистолет к виску… Затем опускает. Выключает свет. В кромешной темноте слышно, как тикают часы, и стук их постепенно переходит в гулкие, упругие толчки сердца: «Жух! Жух! Жух!» Наконец грохнул выстрел, и наступила мертвая тишина.)
После длительной паузы вспыхивает яркий свет. Тот же кабинет Терентъева; за столами вдоль стен сидит множество народа. В президиуме один только Таганов знаком нам. На месте Терентъева сидит тоже незнакомый человек. Не видно ни Землякова, ни Моторной. Казанков стоит посреди сцены и произносит речь.
Казанков. Товарищи! Мы понимаем, что положение нашей области нелегкое. Мы все должны признать и свою вину в этом. Да, мы были частично повинны, так сказать, в раздувании ложного авторитета Терентьева, в зажиме критики этим деятелем. Это был для нас всех хороший урок. Но теперь воздух очищен. Дышать стало легче, товарищи! Давайте работать с новым подъемом!..
На авансцену выходит Автор. Казанков все еще говорит, но слов его не слышно. Одни жесты, как в немом кино.
Автор (хватаясь за голову). Какой же я глупец! Я думал, что гвоздем является Терентьев. Глупец! Вот он, герой!.. Вот о ком пьесу-то писать надо…
Занавес

1966 год.

Журнал Юность № 4 апрель 1988 г.

Обработка статьи — промышленный портал Мурманской области