Полина Ивановна и Алексей Петрович сидели на скамейке около двухэтажного бревенчатого здания управления строительством. Миловидная девушка-дежурная сказала им, что звеньевому Ермакову уже сообщили о приезде матери и он скоро будет здесь.
Полина Ивановна думала, что на такой большой стройке, где тысячи рабочих, не так-то легко будет найти сына. Кто его тут знает? А оказалось иначе.
Девушка-диспетчер знала Андрея и очень уважительно говорила о нем. Это порадовало мать.
К домику управления подъезжали запыленные «газики» и могучие самосвалы. Из них вылезали люди, одетые в грубые спецовки и резиновые сапоги. Отряхнув пыль с одежды, они подходили к железным скобам, вбитым в ступеньки лестницы, и старательно соскабливали о них грязь с подошв. И только после этого скрывались в дверях управления.
Алексей Петрович взглянул на свои модные ботинки, легкие светло-серые брюки и усмехнулся. Вспомнилось ему далекое фронтовое время, когда он ходил вот в такой же грубой одежде, в тяжелых сапогах. Да и не только фронтовое время. Окончив институт, он работал инженером на строительстве пищевого комбината — монтировал там оборудование.
Эти дни тоже остались в памяти на всю жизнь. Алексей Петрович попытался мысленно исключить — и не смог — из своей жизни тяжелые годы войны, работу на стройке. Все самое дорогое, что он ценил в себе, было приобретено в те трудные годы жизни.
Он подумал о сыне. В последнее время Алексей Петрович асе чаще задумывался о его будущем.
Особенно после того, как увидел Андрея, вернувшегося из армии.
Года три назад, когда Гриша еще учился в школе, многие отрицательные черты его характера настораживали отца. «Он еще мальчик,— обычно говорила мать,— что с него взять!»
Гриша окончил десятый класс еле-еле. Троечки высоким столбиком выстроились в его аттестате — одна под другой. Если бы Грише было восемнадцать лет, Алексей Петрович не стал бы помогать ему при поступлении в институт. Пусть парень послужит в армии — это пойдет ему только на пользу! Но Грише было семнадцать. Еще целый год до призыва. Жена просила, жена требовала. Она говорила, что будет позором, если сын кандидата наук не поступит в институт. Теща закатывала сцены и стыдила Алексея Петровича. И он сдался, смалодушничал, попросил приятелей из приемной комиссии посодействовать.
Неудобно и даже стыдно было просить коллег о снисхождении к сыну, но просил… В душе он надеялся, что пройдет год — малый образумится, исчезнет у него этакое бездумное, безответственное отношение ко всему на свете.
И теперь, когда прошли три года, Алексей Петрович ясно понял, что совершил ошибку, Гриша должен был пройти армейскую службу. Он вернулся бы из армии другим человеком, и они, наверное, были бы друзьями.
А сейчас они отдалялись друг от друга все больше. Те малопривлекательные черточки, которые Алексей Петрович замечал у Гриши с давних пор, теперь с возрастом не только не исчезали, но укреплялись. Легкомыслие, себялюбие, эгоизм в отношениях с друзьями и, как подозревал Алексей Петрович, с девушками. Чисто потребительский взгляд на собственных родителей. Все это не могло не огорчать Алексея Петровича. Почти каждый разговор с Гришей теперь кончался ссорой, и, чувствуя свое бессилие и боясь потерять контроль над собой, отец уходил в другую комнату, ложился на тахту, и самые горькие мысли не давали ему покоя.
Несколько дней назад Алексей Петрович случайно услышал, как его сын говорил по телефону с Леной.
— Это уж не та ли Лена, невеста Андрея? — спросил он, когда Гриша кончил разговор.
— Да ты что, папа, совсем уже…
— Если подтвердится, что ты за ней увиваешься,— с волнением произнес отец,— я знать тебя больше не захочу, учти!
Гриша пожал плечами и ушел. Алексей Петрович почти уверен был, что его сын говорил именно с Леной. От этого кровь прилила к вискам и сердце болезненно сжалось.
Когда он подходил к телефону, то всякий раз боялся, что услышит голос Лены и это явится подтверждением тягостной для него догадки.
…Около управления остановился огромный «четвертак», из кабины вылез Андрей.
— Ну вот мы и приехали к тебе в гости,— сказала мать, обняв сына.
Подошел Алексей Петрович и поздоровался с Андреем.
— Что же ты в такой грязной рубашке ходишь? — Мать дотронулась до воротничка.
— Я с работы, мам. Вот сейчас умоюсь, рубашку другую надену, все будет в порядке. Пойдемте в общежитие, тут недалеко. Как я рад, что вы приехали!
Алексей Петрович шел рядом. Андрей был чуть выше его ростом.
Андрей удивился неожиданному приезду матери, да еще с Алексеем Петровичем, но вида не показал.
— Я тут поблизости, в городе лекции должен читать,— сказал Алексей Петрович, поняв молчаливый вопрос Андрея.— Заехал посмотреть, как живешь!..
— Живу в порядке! Вкалываю. Звеньевым назначили. Сначала было тяжело, теперь привык. Скоро, мама, я тебе деньги буду присылать регулярно.
— Я уж думала, может, выпивать стал? — со вздохом произнесла Полина Ивановна, вспомнив рассказ Лены.
— Да ты что, мама! — удивился Андрей.— Я не пью, ты знаешь.
— Водка — она, зараза, прилипучая! — продолжала Полина Ивановна.
— Мама, перестань! — взмолился Андрей.— Тут у меня получились недоразумения. Два раза из зарплаты вычеты делали. Поэтому мало послал.
— Да я не о деньгах. Я о выпивке говорю.
— Он же тебе ответил,— вмешался Алексей Петрович.— Сама, что ли, не видишь: не такой он, чтобы зарплату пропивать.
Разговор как-то не клеился. Каждый думал о своем. Полина Ивановна лихорадочно искала убедительные слова для того, чтобы объяснить цель приезда и уговорить сына вернуться в город. Алексей Петрович радовался встрече с этим крепким рабочим парнем, сыном фронтового друга.
Андрей хотел спросить мать о Ленке, но не решался вот так, сразу, заговорить о ней. Может быть, мать привезла письмо от нее? Может быть, Лена провожала мать? Андрей еще некоторое время боролся со своим желанием. Наконец он не выдержал:
— Лена к тебе не заходила? Ничего не передавала?
— Заходила,— ответила мать,— рассказывала о твоих дружках-приятелях и как вы тут развлекаетесь. С тех пор я ее не видела. Переживает, наверное.
Полина Ивановна хотела, чтобы ее слова задели сына, пристыдили его. Вдруг это как раз и поможет вернуть его в город. Но когда мать взглянула на Андрея, то поняла, что напрасно причинила ему боль, и пожалела о своих резких словах.
Алексей Петрович тоже заметил перемену в настроении Андрея и опять вернулся к своим невеселым мыслям о Грише: «Неужели он, подлец, после отъезда Андрея сумел вскружить голову Лене?»
Они подошли к общежитию, и Андрей не успел спросить, что именно имела мать в виду, говоря о развлечениях. Дверь комнаты, где жил Андрей, была открыта. Слышался голос Гладкова.
— Я смотрю, у Олега Ефимова большая перемена в наружности. Постригся наконец.
— А как же! — весело ответил Олег.— Живем с другим настроением. Выпиваем теперь умеренно!
— Это по какой же причине?
— Денег стали зарабатывать больше! — с улыбкой продолжал Олег.— Раньше получишь трешницу в день — ни то ни се! Лучше пропить. А сейчас семь рублей в день и по-честному, без туфты. Можно кое-какие долгосрочные планы строить.
— Железная логика! Гвозди можно заколачивать!— посмеялся Гладков.— Но должен сказать, что ваши семь рублей выходят боком Семушкину.
— Надо кумекать, Никита Степанович.— Олег постучал указательным пальцем себя по голове.— Наш-то звеньевой это умеет делать. А Семушкин ходит — фуражка на глаза и дальше своего носа ничего не видит. Мы же не силой машины с бетоном заворачивали. Мы на сознание шоферов воздействовали лозунгом…— Олег увидел Андрея в дверях.
— Здравствуйте, Никита Степанович,— шагнул в комнату Андрей.— Ко мне приехала мама, познакомьтесь. А это друг моего отца!
Он представил Полине Ивановне и Алексею Петровичу начальника участка.
Гладков повернулся к Андрею и погрозил ему пальцем:
— Зашел сказать тебе пару ласковых по поводу твоей сегодняшней инициативы. Но Олег за тебя горой…— В голосе Гладкова не было осуждения, а, пожалуй, наоборот: чувствовалось некое одобрение.— Хорошего сына вырастили, Полина Ивановна,— сказал Гладков, и лицо его сразу посветлело.
— Да вроде жаловаться грех,— сказала мать.— Школу отлично окончил, из армии с благодарностью командования вернулся. Ему бы в институте быть, а он, видите, рабочим на стройке.
Андрей взял полотенце и вышел из комнаты.
— Что же вы, Полина Ивановна, считаете, что рабочим быть — невелика честь? Да? Ну, нет! Гордиться надо…— сказал Гладков.
— Вы не так поняли, Никита Степанович,— сказал Алексей Петрович.— Дело посложнее. У Андрея отец был фронтовик — умер. У Полины Ивановны еще дочь есть, в школе учится, и, конечно, мать мечтает, чтобы сын поступил в институт и был рядом с ней.
— Значит, приехали агитировать Андрея бросить стройку? — спросил он.
Вопрос повис в воздухе.
Гладков с горечью подумал (и уже в который раз ему приходили на ум эти мысли!), что до сих пор еще многие не знают настоящей цены рабочим людям, не понимают их силы и значения в нашем обществе. Вот и эта, должно быть, вполне достойная женщина-мать, воспитавшая хорошего сына, боится за его судьбу, потому что он стал рабочим. Если бы только она одна!
Гладков был недавно на совещании парторгов и слушал доклад секретаря обкома партии. Тридцать тысяч молодых людей в их области — все, кто окончил среднюю школу,— как один подали заявления в вузы. Десять тысяч человек были приняты, двадцать тысяч провалились на экзаменах. Вот эти «неудачники» пошли в ряды рабочего класса. Но, вероятно, каждый из них считает, что это временно.
Они работают кое-как, «с горя». Через год снова будут пытаться поступать в институты. А Ермаков работал на стройке радостно, и именно этим дорог он был Гладкову. Андрей сам увлекся работой и смог зажечь ребят своего звена.
— Он еще молодой,— наконец заговорила мать.— Не знает своей дороги. Погорячился, поехал сюда деньги зарабатывать, чтобы мне помочь…
Гладков не подал виду, что обрадовался этим словам. Он не раз задавал себе вопрос, что погнало Андрея на заработки. Это могла быть причина благородная: любовь к девушке, помощь родным…
Но ведь бывали и такие — и немало,— кто искал высоких заработков, чтобы весело гульнуть…
— Вы, наверное, хотите, чтобы я помог вам уговорить Андрея уехать со стройки? — спросил Гладков.
— На это мы не можем рассчитывать! — Алексей Петрович улыбнулся.
— Скажу вам честно,— продолжал Гладков.— Зря вы приехали. Такой парень, как Андрей, сам правильно решит свою судьбу.
— Он работящий, добросовестный,— продолжала мать,— и вы заинтересованы в нем. Ну, а положа руку на сердце?… Ведь своего-то сына вы, небось, в институт определили?
— У меня нет сына,— ответил Гладков.— Не могу вам сказать, как бы я ему посоветовал поступать в том или другом случае. Одно знаю: в жизни правильную дорогу находит тот, кто ищет ее сам.— Гладков кивнул на прощание и ушел.
— Слышала? — спросил Алексей Петрович.
— А ты с каждым соглашаешься!
Полина Ивановна махнула рукой и присела на краешек кровати. Алексей Петрович ходил из угла в угол.
Пришли Петр и Васюта.
— А у вас тут горячий душ есть? — спросила Полина Ивановна.
— Нет пока. Скоро новое общежитие построят, там будет душ.
— На такой большой стройке нет горячего душа! — возмутилась Полина Ивановна.
— Зато есть река! — в разговор вмешался Петр.— Мойся сколько хочешь.
— В ней вода холодная!
— Для молодых в самый раз,— весело сказал Васюта. Он торопился на свидание. Принарядился, чисто выбрился и теперь брызгал на себя одеколоном. Ему хотелось быть при полном параде.
В дверях появился Кешка.
Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: он «под банкой». Кешка где-то пропадал целую неделю. Говорили, что он уехал устраиваться на соседнюю стройку. Но его место в общежитии пока еще никто не занял.
Переступив порог, Кешка сказал:
— Ха! Здорово, братанчики, фартовые ребята! У вас, я вижу, гости. Наше вам с кисточкой!
Кешка низко поклонился Алексею Петровичу.
— Ты бы выбирал слова, молодой человек! — сказал Алексей Петрович.
Кешка сделал театральный жест и сказал: — Па-па-ша!
Наверное, Кешка продолжал бы в том же духе, но в дверях с полотенцем появился Андрей. Он заметил испуганное лицо матери.
— Явился! Сейчас же забирай вещи и освобождай койку!— Андрей бросил полотенце на кровать и взял рубашку.
— Может, ты на мое место этого подержанного джентльмена поместишь? — сказал Кешка и засмеялся деланным смехом: — Ха! Ха! Ха!
Андрей подошел к Кешке, схватил его за ворот рубашки:
— Ну-ка, извинись!
— Потише ты! — В тоне его уже не было нахальства: Кешка знал решительный характер Андрея.— Извините,— обратился он к Алексею Петровичу.
— И я вот тебе что скажу, Иннокентий Былов, — спокойно продолжал Андрей.— Если не хочешь с нами работать,— уходи скорее. Не мути воду.
— Ну ты, поаккуратней,— огрызнулся Кешка,— такие, как я, на улице не валяются. Тебя назначили звеньевым, ты меня перевоспитывай!
— Некогда перевоспитывать. Плотину нужно строить. Не хочешь работать честно, как все, освобождай койку.
— Учти, у нас заработки теперь высокие,— включился в разговор Олег.
— Подголосок! — зло бросил Кешка Олегу.— То мне подпевал, теперь другому…
— Диалектика! — с улыбкой ответил Олег.— Иду от худшего к лучшему.
— Смотри не споткнись, гад! — Кешка стал собирать вещи.
Мать поначалу испугалась за сына. Но Андрей так уверенно вел себя, голос его звучал так твердо и спокойно… Да и ребята смотрят на Андрея с уважением. А тот как ни в чем ни бывало надел рубашку, взял мать под руку, и вместе с Алексеем Петровичем они вышли из общежития.
Алексей Петрович невольно ставил на место Андрея своего Гришу. «Маменькин сыночек. Разве он осмелился бы схватить за шиворот такого хулигана? Гриша отошел бы в сторонку или стал произносить какие-нибудь пустые слова: «Это нехорошо… Зачем вы так!..»
Андрей привел мать и Алексея Петровича в закусочную. Народу в этот час здесь было мало. Рабочие обычно собирались к вечеру. Андрей смахнул крошки со стола и усадил гостей.
Первый раз в жизни он угощал мать на свои деньги. Купил все, что можно было купить в буфете: пиво, бутерброды с сыром и колбасой, конфеты.
— Извините,— сказал Андрей, садясь за стол,— чем богаты, тем и рады.
— Конечно, не так, как дома,— вздохнула Полина Ивановна.
— Согласен. Но ничего! У нас тут скоро настоящий ресторан будет. А сейчас живем по-боевому.
Горбушка хлеба на двоих, как в песне поется.
— Ну, а как же насчет учебы, Андрей? — спросила Полина Ивановна.
— Все время учусь чему-нибудь.— Андрей сдул пену и отхлебнул пива.— Уже несколькими специальностями овладел.
— Я говорю о высшем образовании…
Андрей посмотрел на мать, понял, зачем она приехала, и ему стало жалко ее. От этой жалости завертелись мысли, замелькали строчки из материнских писем. «Учиться, учиться… Я все выдюжу…».
Андрей отлично понял, что мать привезла Алексея Петровича для того, чтобы тот помог уговорить его уехать со стройки. Андрей опустил взгляд в кружку, где на поверхности пива лопались белые пузырьки, и, стараясь сдержать накипавшее в нем раздражение, спросил как можно спокойнее:
— Скажите, Алексей Петрович, если бы среди нас был мой отец, он тоже уговаривал бы меня идти сейчас учиться? Как вы полагаете?
Алексей Петрович не знал, что отвечать. Пока он медлил, мать сказала:
— Был бы жив отец, все было бы по-другому. Ты бы уж давно учился в институте.
— Я так думаю,— твердо сказал Андрей.— Если бы отец сидел здесь рядом, то он сказал бы, что я правильно поступаю. Поработаю годик-другой, помогу тебе, а потом учиться пойду.
Мать поняла, что ей не удастся поколебать решение Андрея. Все слова, которые казались ей убедительными, сейчас потеряли всякий смысл.
— …И вообще пора кончать разговор о поступлении в институт в этом году. Приемные экзамены уже прошли.
— Алексей Петрович поможет тебе на вечернее отделение поступить. Еще не поздно. А зимой на дневное перейдешь.
Андрей вздохнул.
— Ма-ма! — сказал он по слогам.— Сколько можно об одном и том же? Я буду учиться в будущем году. А сейчас я не могу — меня назначили звеньевым… И не хочу. Не нужны мне связи, протекции…
Полина Ивановна перехватила взгляд Алексея Петровича. Тот смотрел на ее сына с нескрываемым одобрением. Материнское чутье подсказывало ей, что Алексей Петрович сравнивает Гришу с Андреем.
И, видимо, это сравнение было не в пользу Гриши.
— Ты лучше скажи: почему перед отъездом Лене не позвонила? — спросил Андрей.
— Она должна была сама зайти.
— Вдруг она заболела?
— Хотела я позвонить,— оправдывалась мать.— Номер ее телефона куда-то запропастился.
Андрей вынул из кармана блокнот, написал на чистой страничке телефон Лены и отдал матери.
— Как приедешь, позвони сразу же. Скажи ей, что я наберу два-три выходных и приеду в город. Вместе с ребятами нагрянем! Ты не против?
— Я рада буду, Андрюшенька! — ответила мать.
В тоне ее теперь звучали другие ноты. Чувствовалось, что она почти примирилась с решением Андрея не уезжать со стройки.
Они поднялись из-за стола и пошли к реке.
— Вот здесь будет улица.— Андрей показал рукой в сторону тайги.— Решили назвать ее улицей
Строителя. На том косогоре строится Дворец культуры. Точь-в-точь, как Большой театр, только размером поменьше. Жалко, что вы не сможете посмотреть створ будущей плотины. Какая будет громадина! Каждый агрегат нашей электростанции равен Днепрогэсу. Через одну турбину будет проходить воды столько, сколько во всей реке Дон!
Андрей с воодушевлением рассказывал о будущем городе и плотине. Ведь это был его город и его плотина…
 
Журнал «Юность» № 12 декабрь 1973 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области