Майкл Вулл не спал. После ужина с черной зернистой икрой, которую он не пробовал много лет, после трех рюмок столичной водки по телу растеклась истома. Но заснуть он не мог. Слишком взвинчены были нервы. Он долго вглядывался в бездонную пропасть под крыльями самолета, скользил взглядом по поверхности океана, а в памяти возникали лица людей, с которыми сталкивала его жизнь за последние десятилетия.
Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Так было легче думать.
Впереди Европа. Он вспомнил, как на океанском лайнере впервые приплыл в бельгийский порт Антверпен. Нет, не в пассажирском салоне, не в каюте первого класса пересек он тогда океан. Подручным кочегара отправился он в тот нелегкий путь. На второй день плавания судно попало в крепчайший шторм. Огромные океанские волны перекатывались через нижнюю палубу, нос корабля то и дело зарывался в бушующую пучину. Вулла выворачивало наизнанку.
Майкл не только не смог отстоять вахту да еще кидать уголь в прожорливое чрево топки, он не в состоянии был даже лежать на койке, когда подходило время отдыха. Мучаясь от морской болезни, он поклялся себе, что в первом же порту сойдет на берег и откажется от этой дьявольской работы, И первым портом оказался Антверпен. Капитан без сожаления распорядился выдать ему расчет и навсегда распрощался с неудавшимся моряком.
В первый же день, слоняясь по городу с небольшим чемоданчиком, в котором умещалось все его имущество, Майкл увидел объявление о наборе рабочих на шахты Лувена, «Что ж, и в Бельгии живут люди. Здесь даже спокойнее. Нет той крикливой суеты, что так действует на нервы в Штатах», — думал он, любуясь небольшими нарядными домиками по обе стороны чистенькой улицы. От каждого из них веяло спокойствием и каким-то устойчивым благополучием.
Устав от круговорота американской жизни, от постоянных поисков временной работы, Вулл в тот день решил, что навсегда останется в Бельгии. К вечеру без труда отыскал недорогую гостиницу. Отдохнуть от нестерпимой океанской качки, а потом…
Потом, в Лувен, на шахту, где, видимо, можно неплохо заработать. Он обратил внимание, с каким почтением смотрела на него хозяйка маленького отеля, когда он вытащил из кармана пачку серо-зеленых долларов. Ее взгляд красноречивее слов говорил о преклонении перед американской валютой.
Откуда было ей знать, этой расчетливой, знающей цену деньгам фламандке, что небольшая, но внушительная на вид пачка долларов — это все, чем располагал ее новый постоялец. К тому же их, этих долларов, было не так уж много, не более ста. Пачка казалась внушительной толщины, потому что состояла главным образом из однодолларовых бумажек, сверх которых Майкл предусмотрительно положил несколько пятидолларовых. В Штатах он научился искусству обращения с долларами.
А хозяйка никак не могла понять, почему этот, видимо, состоятельный американец, заехавший всего на два дня в Антверпен и так придирчиво осматривавший номера, остановил свой выбор на самой дешевой комнате. И хотя знала, что богачи никогда не заглядывают в ее третьеразрядный отель, она все же тешила себя мыслью, что и ей улыбнется счастье: кто-нибудь из приличных постояльцев, пусть и не из самых богатых, как-нибудь остановится у нее…
Она приветливо предложила Майклу Вуллу принять ванну, за которую не возьмет с него денег, а потом пригласила спуститься в буфет и выпить бокал «Чинзано»— с дороги это освежает, Но постоялец отказался. После нелегкого плавания ему не хотелось даже смотреть на воду, а тем более на этот итальянский аперитив, который, наверное, немало и стоил.
— Я лучше полюбуюсь красотами Антверпена, — сказал он по-английски.
Первым делом Майкл Вулл отправился искать городской банк, где намеревался обменять доллары на бельгийские франки. На пути не раз встречались небольшие частные меняльные конторы, но туда он не хотел заходить. За три года жизни в Штатах он уже знал, что в частных конторах берут проценты за обмен, а ему ничего нельзя было терять. О, теперь то он знал цену каждой зеленой бумажки.
Отыскав банк, он остановился у закрытой зарешеченной двери. Только переговорив с полицейским, караулившим здание, он понял, что все банки Антверпена открыты лишь в первой половине дня. Отложив обмен валюты на завтра, он без всякой цели пошел бродить по незнакомым улицам.
Прогулка оказалась недолгой — пошел дождь. Ничего не оставалось делать, как вернуться в гостиницу. Заманчиво блестели окна кафе, ломились от продуктов витрины магазинов, но все это было не для него. Он пообедал булкой с колбасой, купленной в угловом магазинчике, и устало, не раздеваясь, повалился на неразобранную кровать. Обычно он гнал от себя эти воспоминания, но сейчас в салоне первого класса приятно было об этом вспоминать. Он может нажать кнопку. Придет эта стюардесса с детской улыбкой, он может потребовать любой напиток, в любом количестве. Ведь он уже уплатил компании и за напитки, и за конфеты, и за улыбку. Он хотел уже нажать кнопку вызова, но тут снова почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Беспокойно приоткрыл опущенные веки и увидел того самого летчика с густыми, соломенного цвета бровями, на которого обратил внимание, еще тогда когда самолет находился на аэродроме Кеннеди в Нью-Йорке. И вновь холодок пробежал по спине. Летчик был очень похож на кого-то из давних знакомых. И эти нависшие над глазами брови и этот тяжелый подбородок с ямочкой посередине.
«Постой-ка, постой-ка! А не видел ли я его на одном из аэродромов где-то под Ростовом или под Киевом?» Мозг напряженно восстанавливал в памяти обрывки далеких, давно забытых событий военного времени. Советский летчик уже исчез за дверью туалетной комнаты, а Майкл Вулл продолжал мучительно вспоминать, где и когда он видел этого человека.
Вскоре летчик вышел в тамбур и скрылся в пилотской кабине, Но в этот раз Вулл успел разглядеть лишь его широкую спину.
— Простите! — обратился он к стюардессе, проходившей мимо него с подносом в руках. — Вы не могли бы назвать мне фамилии летчиков, которые так блестяще ведут наш корабль?
— От их имени я приветствовала вас по радио, — ответила девушка, вскинув тонкие брови. — Командир корабля — Егор Борисов, а второй пилот — Юрий Овсянкин. Вас больше никто не интересует?
— Нет, нет! Большое спасибо!
В другой раз он непременно бы спросил и ее имя, сказал бы ей несколько комплиментов, но сейчас ему было не до того. Почему этот Борисов искоса бросил такой изучающий взгляд? Узнал, что ли? Неужели узнал? Фамилии пилотов ни о чем не говорили Вуллу, но мало ли… События прошлых, далеких лет мелькали в памяти. Скверно ехало на душе, скверно, тревожно. И Вулл снова ругал себя: «Дурак, дурак и еще раз дурак. Почему еще в аэропорту Кеннеди я не вышел из этого проклятого самолета?» Ведь уже там, в Нью-Йорке, когда он встретился взглядом с этим советским летчиком, он сразу же подумал, что его узнали. Страх перед шефом? А что скажет шеф, когда ему доложат о том, что его посланец был расшифрован уже по пути, даже не приступив к выполнению миссии?
В том, что командир корабля узнал его, Вулл теперь почти не сомневался… Об этом, говорил этот мгновенный, но пристальный взгляд.
У Вулла засосало под ложечкой, молоточки застучали в висках. Он прекрасно разбирался в летных качествах межконтинентального воздушного лайнера «Ил-62». Ведь «Ил-62» давно уже совершает беспосадочные перелеты по маршруту Москва—Нью-Йорк.
«А что, если этот парень, узнав меня, не сядет в Англии, а решит доставить меня в Москву? Сошлется на плохую погоду в Лондоне или на технические неполадки. Мало ли… У летчика объяснение всегда найдется…»
А между тем за иллюминаторами уже сгустились сумерки. В небе ярко высвечивал Млечный Путь.
Большинство пассажиров спали, а Майкл Вулл все напрягал память, пытаясь отыскать в ней тот уголок, где за далью лет прятались обстоятельства встречи с этим советским летчиком.
Майкл Вулл завистливо посмотрел на свою соседку с серебристо-синими волосами, безмятежно спавшую в кресле рядом. «Хорошо ей!» — вздохнул он и вновь принялся вспоминать прошлое, но теперь уже все по порядку, с самого детства.
Он был старшим сыном служащего ростовского отделения Госбанка Василия Волкова. Отец вечно жаловался на недостаток денег. Однако в семье не ощущалось нужды. Квартира была набита вещами, оставшимися еще со «старых времен».
Когда Миша Волков — так звали Майкла Вулла в детстве — подрос и учился уже в седьмом классе, отец, разоткровенничавшись, поведал ему, что не всегда они на жалованьишко совслужащего жили.
Дед был купцом в Таганроге.
— Магазин и две лавки. Одна в самом центре города, на Петровской улице. В погребе, под магазином, колбас копченых видимо-невидимо понавешано.
Да разве только колбас? Осетров, бывало, десятка два висит, по метру длиной, а то и более. Но я мальцом был, все больше к сладостям страсть имел, благо карамели, конфет разных в складе сколько хочешь. Бывало, заберусь туда, ящик вскрою — и карманы битком,— вспоминал подвыпивший отец.
Эти карманы, наполненные конфетами, не раз снились Мише Волкову. Может быть, по наследству перенял он любовь к сладкому. Конфетами детей баловали не часто. Отец был прижимист, да и жили не густо. Когда появлялось какое-нибудь лакомство, большая доля перепадала младшему брату, Тольке: мал, дескать, еще. Михаилу оставалось только завидовать братишке… Деньги, деньги, что повыгоднее — продать, что подешевле — купить. Только об этом и разговоров было в семье, и научился Михаил изворачиваться.
Частенько, когда мать посылала его в магазин за крупой или хлебом, он брал немного меньше, чем его просили, а разницу в сдаче оставлял себе на конфеты. Иногда за какую-нибудь услугу угощал ими и брата. Так постепенно младший братишка становился его рабом. Он покрывал проделки Михаила, с готовностью выполнял его поручения.
Поначалу Михаил копил мелочь, оставшуюся от покупок. А однажды, когда учился уже в девятом классе, случайно купил себе в магазине красивую тенниску. По дороге домой встретил старого приятеля, который оставил школу и уже работал на каком-то заводе. Похвастался обновкой.
— Сколько заплатил? — спросил приятель.
— Двадцать пять рублей,— соврал Михаил, намеренно прибавив лишнюю пятерку.
— Плачу тридцать — и тенниска моя! — предложил приятель, может быть, хотевший похвастать перед бывшим одноклассником своим заработком.
Жаль было расставаться с красивой вещью. Но так вот сразу заработать десятку было заманчиво. Михаил согласился. Потом все лето дежурил у магазина, покупал яркие галстуки, дамские чулки, шерстяные кофточки и перепродавал их с выгодой знакомым, а потом и незнакомым.
Он уже кончал десятый класс. Впору было задуматься, как жить дальше, кем стать. Раздумывая над этим, Михаил прикидывал, где сколько платят, где можно побольше заработать. Учиться дальше, поступать в институт не тянуло: еще пять студенческих, несытных лет. Решил: больше всех зарабатывают летчики. Недаром в те дни девчата пели шутливую частушку:
Летчик высоко летает.
Много денег получает.
Мама! Я летчика люблю.
К тому же прельщала синяя форма с «капустой» на фуражке и птичкой на рукаве.
Узнав, что в аэроклуб в первую очередь берут комсомольцев, вступил в комсомол. Способностями его, как говорится, бог не обидел. За зиму вместе с другими сверстниками изучил конструкцию самолета «У-2», теорию полета. Ранней весной, как только растаял снег, впервые привезли их на аэроклубовский аэродром…
«Может быть, там, под Ростовом, на летном поле я и видел тогда этого летчика?» — подумал Майкл Вулл, припоминая лица инструкторов и курсантов Ростовского аэроклуба. В памяти возникли первые дни полетов, большой пойменный луг неподалеку от Дона, белые полотнища посадочного «Т», возле которого приземлялись маленькие учебные самолеты.
Первый полет с инструктором насторожил, но не испугал Волкова. Упругий ветер хлестал из-за козырька, земля, зеленея заливными лугами, распростерлась внизу. Синее-синее небо, в которое он подымался тогда почти ежедневно, небо, с которым были теперь связаны его надежды и планы. Был он упорен, смекалист, летал неплохо, и в самостоятельный полет инструктор выпустил его одним из первых. Так уж получилось. Повезло. Одни курсанты работали на заводах и фабриках, другие учились в школах, и многие из них не всегда могли в летный день приехать на аэродром. А Михаил, решив пробиться в большую авиацию и зная, что в военную школу летчиков принимают из аэроклубов и с девятиклассным образованием, бросил школу и целиком отдался полетам. Это было его преимуществом.
И вот он впервые поднялся в воздух один, без инструктора. Лишь мешок с песком в передней кабине был немым свидетелем его торжества. Уверению тарахтел слабенький стосильный мотор. Расчалки со свистом секли встречный ветер. И он один, совсем один в небе. Крепко сжимал ручку управления, казалось, никакая сила не в состоянии вырвать ее у него.
Он не видел ни лугов, ни Дона, ни моря — только капот самолета да линию горизонта. Лишь несколько раз взглянул он на приборную доску, проверяя показания стрелок. Боясь потерять из виду аэродром, частенько посматривал на белые полотнища посадочного «Т». Был полный штиль, и Михаил без труда посадил машину в тех самых пределах посадочных знаков, за которые инструкторы ставили наивысший балл.
И вот теперь очень живо вспомнил Вулл довольное лицо инструктора, когда тот забрался на крыло и, склонившись над его головой, стараясь перекричать шум работающего мотора, громко сказал почти в самое ухо:
— Молодец! Только лучше держи направление при взлете. Сейчас ты уклонился градусов на пять…
А посадка отличная, так и продолжай. Сделай-ка еще один полет, тогда и отдохнешь.
Инструктор спрыгнул с крыла, быстро отошел в сторону. А Михаил передвинул вперед рычажок газа ровно на столько, сколько требовалось, чтобы самолет сдвинулся с места и снова выкатился на линию исполнительного старта.
Вспоминая эти полеты на аэроклубовском аэродроме, Вулл мысленно как бы перебирал лица тех, с кем доводилось ему встречаться в ту пору. Нет. Среди них, пожалуй, не было никого, кто походил бы на этого летчика с густыми белесыми бровями и такой характерной продолговатой ямочкой на крутом подбородке.
«Значит, не там. Но тогда где же?.. Летная школа?»
Вулл неторопливо достал из кармана пачку сигарет…
Чиркнул спичкой, с наслаждением затянулся густым, ароматным дымом и опустил отяжелевшие веки. Перед глазами вновь замелькали картины давно минувших событий.
В военную школу летчиков он приехал летом тысяча девятьсот сорокового года. Тогда с большой группой товарищей, окончивших вместе с ним Ростовский аэроклуб, их привезли в Западную Белоруссию, недавно освобожденную Советской Армией, и разместили в казармах польских улан, неподалеку от города Поставы, Именно здесь должна была базироваться вновь создаваемая школа военных летчиков.
Поблизости раскинулся аэродром, на котором уже стояли выстроенные в ряд самолеты «Р-5» и скоростные двухмоторные «СБ». Научиться летать на этих огромных серебристых красавцах «СБ», ласково окрещенных в авиации «катюшами», было мечтой не только курсантов, но и молоденьких лейтенантов-инструкторов, которые сами умели летать лишь на устаревших фанерных самолетах «Р-5», предназначенных для первичного обучения будущих летчиков.
Потому-то курсанты Поставской школы безропотно переносили все тяготы непривычной еще военной службы: занимались строевой подготовкой, ползали по-пластунски, ходили в караулы, надраивали полы в общежитиях. И никто не ныл. Только Волков чувствовал себя обиженным. Окончив аэроклуб на «отлично», он уже успел выработать некое сознание своего превосходства, Летная школа представлялась ему лишь трамплином в большую авиацию, короткой дорогой к обладанию красивым синим костюмом с двумя красными кубиками лейтенанта в голубых петлицах.
Его раздражали вечные построения, дежурства на кухне и особенно ненавистная команда «подъем», звучавшая по утрам,— команда, по которой требовалось мгновенно вскакивать с постели и бежать на зарядку, К чему все эти зарядки? Он не какой-нибудь пехотинец, Ему нужно знание летного дела, нужна голова.
Михаилу особенно действовал на нервы старшина отряда Николай Северов. Был парень как парень, вместе в аэроклубе учились. И летал-то он хуже, чем Волков, а, поди ж ты, здесь, в школе, не его, Волкова, а Николая назначили старшиной отряда. И теперь этот Северов, «чурбан неотесанный», выслуживается перед начальством. То у тебя койка не так заправлена, то в строй опоздал, то винтовка плохо вычищена — сплошные придирки. Службист. Тупица.
Михаил даже подумывал подать рапорт об отчислении из летной школы, но писарь штаба растолковал ему, что в случае отчисления его направят в пехоту для прохождения обязательной военной службы, «Нет уж, лучше отмаюсь здесь. Те же два года, а всё же летчиком стану. И кормят тут хорошо, не в пример пехоте». Прикинув этак, заставил себя, стиснув зубы, приноравливаться к школьным порядкам.
Так в вечной борьбе с самим собой и строптивой своей натурой протянул он долгую зиму. На подсобных работах трудился спустя рукава, но учился старательно. Весной хорошо сдал экзамены по теории.
С надеждой ожидал начала полетов.
В конце апреля курсантов вывезли на аэродром, и Михаил впервые с инструктором поднялся в небо на самолете «Р-5». И хотя это был одномоторный, легкий биплан, он ни в какое сравнение не шел с маленьким «У-2», на котором летали в аэроклубах. На этом ощущалась мощь мотора. Он устойчиво плыл в вышине, не слишком реагируя на воздушные потоки, которые частенько бросали маленький «У-2» из стороны в сторону.
При заходе на посадку Михаилу пришлось поработать. Двадцать три перехвата штурвала стабилизатора выкрутил он для того, чтобы самолет с легкостью смог опустить хвост во время приземления.
Инструктор вновь зарулил на старт и сказал в переговорную трубку:
— А теперь сам попробуй взлететь и выполнить полет по кругу. Я буду контролировать твои действия. Вмешаюсь лишь в крайнем случае. Понятно?
— Постараюсь! — ответил Михаил.
Он запросил старт и, получив разрешение на взлет, передвинул сектор газа вперед до упора. Самолет сорвался с места и, заметно убыстряя бег, помчался по ровному полю аэродрома, Михаил с силой отжал от себя ручку управления, подождал, пока капот опустился до уровня горизонта, потом придержал машину в таком положении и, ощутив, наконец, всем телом возросшую скорость, плавно потянул ручку на себя.
Самолет на мгновение отделился от земли, затем чиркнул о землю колесами и повис в воздухе, набирая скорость.
— Молодец!.. Я в управление не вмешивался. Продолжай в том же духе, — раздался в наушниках голос инструктора.
После шестнадцати вылетов с инструктором его выпустили в самостоятельный полет. Это было своеобразным рекордом. А еще через полтора месяца Михаил успешно закончил программу обучения на самолете «Р-5».
Теперь предстояли полеты на металлическом моноплане «СБ». Для этого Волкова направили в городок Михайлишки, неподалеку от которого в бывшем помещичьем имении базировался первый отряд Поставской школы пилотов. На аэродроме имелись самолеты «СБ».
Стояло знойное лето сорок первого года. Уже несколько недель в небе не показывалось ни единого облачка. Курсанты жили в палатках на самом краю аэродрома и каждодневно тренировались в учебных полетах с инструктором на серебристых красавцах «СБ».
И здесь Волкову повезло, Его включили в летную группу старшего лейтенанта Иванова, у которого группа была еще недоукомплектована, А это значило, что возможностей летать было больше. Можно было быстрее освоить новую технику и тем самым приблизить день окончания школы. Но полетать на «СБ» Михаилу так и не пришлось.
Ох, как запомнился ему этот субботний день, когда он прибыл в новый отряд и, получив назначение в летную группу, разместился в палатке! Товарищи рассказали: в отряде радостное событие. Сегодня один из курсантов первым вылетел самостоятельно на «СБ», И, чтобы приблизить такой долгожданный день для остальных, курсанты решили, что завтра, несмотря на воскресенье, они будут работать, готовя самолеты к следующему летному дню.
Это известие обрадовало Михаила. Укладываясь вечером спать рядом с новыми товарищами, он думал, что, быть может, еще этим летом удастся закончить программу обучения на «СБ» и осенью распрощаться с летной школой.
А утром…
Сразу же после завтрака всех курсантов отряда строем привели на стоянку самолетов. Получив указания техника, Михаил вместе с другими расчехлил машину и принялся прибирать в пилотской кабине.
Рядом на крыле, открыв моторный капот, с замасленной тряпкой в руках возился голубоглазый курсант Вовка Крутов.
Усевшись поудобнее в кресло, Михаил взялся за полукружье штурвала и представил себе, как полетит на этой машине. Чуть не целый час просидел он, разглядывая приборную доску, и лишь голос техника, объявившего перекур, вывел его из приятных мечтаний. Он спрыгнул с крыла на землю и вместе с другими отошел в сторону от самолетной стоянки.
Кое-кто из ребят уже опустился на пыльную траву аэродрома, некоторые закуривали стоя, когда в небе послышался гул. Большая группа двухмоторных бомбардировщиков на малой высоте приближалась к аэродрому с запада. Они летели безукоризненным, парадным строем, отчетливо выделяясь на фоне голубого безоблачного неба.
— Вон, не только мы в воскресенье работаем. Эти тоже строем летать тренируются, — сказал кто-то из присевших рядом с Михаилом курсантов.
— Это «СБ»,— предположил второй.
— Нет. Это «ДБ-3»,— возразил ему третий.
Самолеты уже приблизились настолько, что, казалось, были над самыми головами ребят, когда раздался чей-то пронзительный возглас:
— Смотрите! Бомбы!
Какой-то курсант вскочил на ноги и бросился бежать в сторону недалекого леса.
— Что он, с ума сошел? Откуда бомбы? — удивленно спросил Михаил, но тут же разглядел маленькие черные точки, отделившиеся вначале от первого, а затем и от остальных самолетов. Они быстро увеличивались в размерах и с неистовым воем устремлялись к земле.
— Бомбы! Конечно же, бомбы! — раздался рядом взволнованный голос Вовки Крутова.— Бомбы! Смотрите, смотрите!
На минуту Майклу Вуллу показалось, что сейчас этот полный изумления и гнева голос вновь зазвенел в ушах. Перебирая в памяти минувшие события, он давно уже загасил сигарету и, положив голову на подголовник кресла, откинувшись назад, полулежал с закрытыми глазами. Сейчас он явственно вспомнил, как до тошноты перепугался тогда, увидев падающие бомбы…
…Как врезался в память этот день. Со всех сторон громыхали взрывы. Вздрагивала земля. Михаил старался вжаться в ее неверную твердь… «Ближе! Еще ближе! Совсем рядом! Следующая в меня!» — путались, метались обрывки мыслей. Бомбы с воющим свистом проносились над ним и рвались сзади. Он обхватил голову руками. В ушах стоял неумолкаемый гул, Но вот еще несколько запоздавших, удаляющихся разрывов, и тишина, стон, протяжный, хватающий за душу стон. Потом чей-то душераздирающий крик.
Михаил вскочил. Метнулся туда, где минуту назад стояли два техника и курсанты. Их не было. Огромная воронка зияла на этом месте. А неподалеку, на земле, лежал Крутов. Нет, это был не тот веселый, жизнерадостный Вовка, с которым только вчера познакомился Михаил. Широко открытыми глазами смотрел Волков на Крутова и не узнавал его: что-то чужое появилось в его лице. Вовка молчал, плотно сжав губы, а два курсанта пытались разорвать на нем комбинезон, сквозь который сочилась кровь. И в этот момент Вовка открыл глаза. В его зрачках отражалось небо. Посиневшими губами он прошептал:
— Что же это со мной, ребята? — потом еще тише: — Нате, передайте родным.— В его горле что-то заклокотало. Слабеющими пальцами снял он с руки недавно купленные часы,
— Что ты, что ты! — закричал Михаил, — Ты еще сам… еще сам…
Но Вовка уже не слышал…
Михаил повернул голову к стоянке самолетов. Там все горело. Разбрызгивая клочья пламени, с грохотом рвались бензиновые баки. Трещал и плавился металл на крыльях и фюзеляжах. Учебно-тренировочный самолет «СБ», в кабине которого всего несколько минут назад находился Михаил, лежал перевернутый, задрав к небу шасси. Одно колесо с горящей покрышкой медленно вращалось, дымя черной копотью.
Через несколько часов огонь затих. Только маленькие язычки пламени да бурый дымок курился кое-где среди обломков и пепла. Неподалеку от разгромленной стоянки выстроились уцелевшие курсанты. Началась перекличка. Вместо звонкого «я» после многих фамилий Михаил слышал суровое слово «убит». Когда перекличка закончилась, оставшийся старшим в лагере на этот воскресный день командир звена связи обратился к курсантам:
— Товарищи! Я только что связался по телефону с начальником школы. Он сообщил: фашистская Германия напала на нашу Родину. Танки врага прорвались через границу и устремились в глубь нашей территории. К вечеру они могут быть здесь. — Потом, сделав паузу, он заговорил уже деловым тоном: — Так вот. У нас осталось четыре исправных самолета: три «Р-5» звена связи — к счастью, они стояли в стороне от основной стоянки — и один «СБ» уцелел.
Техника не должна достаться фашистам. На самолетах «Р-5» я и летчики звена связи летим в Витебск, «СБ» приказано сжечь. Лететь на нем некому.— И в ответ на недоуменные взгляды пояснил: — Ваши инструкторы вчера уехали в Поставы, на зимние квартиры к семьям.— Он помолчал, словно набираясь сил, и затем строго добавил: — Начальник школы приказал личному составу покинуть лагерь и под руководством инженера отряда к утру прибыть в город Поставы.
Откуда-то сбоку из строя послышался взволнованный голос:
— Товарищ лейтенант! Боевой самолет сжигать — жалко же. Война началась. Разрешите, я на нем в Витебск…
Михаил понял, что это сказал, видимо, тот самый курсант, который вчера первым вылетел самостоятельно на «СБ». Пытаясь его разглядеть, Михаил повернул голову и приподнялся на цыпочках. Взгляд запечатлел широкое, почти круглое, добродушное лицо парня. Густые, белесые брови нависали над глазами…
Майкл Вулл даже вздрогнул в своем кресле. Ну, конечно же, это он! И эта продолговатая ямка на крутом подбородке. Так-так… А что же было дальше? Кажется, тогда ему не разрешили. Кажется, лейтенант ответил ему: «Один все равно не справитесь. Заблудитесь, разобьете машину, сами покалечитесь». Да, да. Именно так он тогда и сказал. Но, помнится, этот парень принялся настаивать и даже, кажется, попытался в нарушение приказа угнать самолет. Или даже угнал?..
— …Господа! Прошу вас. Что хотите пить? — услышал Майкл Вулл приветливый женский голос.
Он приподнял веки. Стюардесса с той же искренней, детской улыбкой протягивала поднос, уставленный бокалами с минеральной водой и соками. Майкл Вулл оторвался от воспоминаний. С деланным спокойствием потянулся, расправил затекшие ноги, спросил отрывисто:
— А водку можно?
— Пожалуйста! Сейчас принесу.
«Да, да. Не сок и не минеральная, а именно водка должна успокоить нервы, — подумал он.—Только чего я волнуюсь? Если командир корабля действительно тот самый курсант, он и помнить меня не может. Конечно, не может… Столько лет прошло с тех пор…»
— Пожалуйста! Возьмите водку! — Стюардесса подала ему бокальчик с эмблемой Аэрофлота,— Хотите запить томатным соком? Ананасным?
Майкл Вулл отверг соки, одним духом осушил бокал и тут вдруг ясно вспомнил: «Ведь мы с ним встречались еще несколько раз. Он все-таки мог меня узнать». Спина, лоб и ладони покрылись холодным потом.
— Да не нужно мне ваших соков, — раздраженно сказал он девушке, все еще стоящей с подносом возле его кресла.