Учение Чарльза Дарвина
Шаг за шагом открывало человечество законы, движущие вселенной, и каждое открытие наносило непоправимый ущерб религии. Библейский рассказ о сотворении мира мало помалу превратился в детскую сказку. Только одно казалось в нем истинным и неопровержимым— чудесное происхождение жизни.
Чем объяснить, что каждый живой организм так изумительно приспособлен к окружающей его среде? Береговые птицы имеют длинные ноги, без которых они увязли бы в иле, а водоплавающие снабжены перепонками, работающими, как весла.
Почему же столь целесообразно устроено все живое? Когда у человека не хватает знаний, он прибегает к чуду. К чуду обращались и ученые. В течение столетий они повторяли слова библии: „Бог населил воду рыбами, воздух — птицами, сушу — животными. Бог всему указал свое место. Потому-то органический мир так совершенен». Древнюю легенду они назвали теорией творения, и эта „теория» надежно сохраняла последний оплот религии?
В 1859 году этот оплот разлетелся вдребезги. В 1859 году вышла в свет книга, о которой Энгельс написал Марксу: „В этой области телеология 1 не была еще разрушена, а теперь это сделано. Кроме того, до сих пор еще не было такой грандиозной попытки доказать историческое развитие в природе, да еще с таким успехом».2
Книга эта появилась в Англии. Автор ее — Чарльз Дарвин. Дарвин родился в 1809 году. Он собирался стать священником. В Англии, чтобы стать священником, надо было окончить университет.
Дарвин поехал в Кембридж. Там он прилежно занимался зоологией, ботаникой, геологией. Это не мешало ему „буквально верить каждому слову библии» и спокойно ожидать того часа, когда он сделается посредником между богом и людьми. Час этот не настал. Случай привел молодого человека на борт десятипушечного брига „Бигль», отправлявшегося в кругосветное плаванье.
Пять лет провел Чарльз Дарвин в далеких странах. То тут, то там раздавался стук его геологического молотка. То тут, то там гремел выстрел его охотничьего ружья. За эти пять лет Чарльз Дарвин собрал огромные коллекции, увидел много новых растений, птиц, млекопитающих — он увидел, как разнообразен органический мир и как, в то же время, однообразен.
В Южной Америке исследователь нашел гигантские остатки вымерших животных, и эти животные были и похожи и непохожи на тех, которые существуют сегодня. Почему? По мере того, как путешественник подвигался на юг, одни растения и животные уступали место другим. Почему? Обитатели самых отдаленных стран оказались сходны между собой, а между растениями и животными двух соседних, но разделенных морским течением островов, существовало различие. Почему?
Безбожная догадка родилась в голове будущего священника. А что, если все живые существа изменяются, если все они через тысячи поколений связаны друг с другом кровным родством и произошли от общего предка? Ведь тогда найден ответ на все вопросы! Но ученый не смеет догадываться, ученый обязан узнать и доказать.
Мысль о постепенном развитии органической природы не была новой. Ее высказывали и современные Дарвину ученые. Их называли эволюционистами, потому что эволюция — значит постепенное развитие.
Но когда эволюционисты утверждали, что сходство доказывает родство, сторонники библии говорили: „Нет, не доказывает. Человек очень похож на обезьяну, но ведь он создан по образу и подобию божьему. Господь сделал сперва черновик, а потом отлил совершенную форму».
Таких „черновиков» натуралисты насчитывали очень много и называли их ученым словом прототип. Так, шиповник считался прототипом розы, шакал — прототипом собаки. „Пусть в животном и растительном царствах существует любое количество сходных форм — каждая форма, каждый вид возникли в результате особого творческого акта. Если мы не правы, объясните, каким образом может шакал превратиться в собаку?» Так спрашивала церковь и никто не находил ответа.
Никто, кроме Дарвина. Потому что Дарвин первым заглянул в ту область, в которую до него не заглядывал ни один ученый. Вернувшись в Англию, он занялся изучением домашних животных. Английские рысаки, свиньи, овцы славились на весь мир, потому что на весь мир славилось искусство английских селекционеров. Но к чему относилось это искусство? — К тому, что практики животноводства издавна называли отбором. А на чем зиждился отбор? — На том начале которое Дарвин назвал изменчивостью.
Даже дети общих родителей всегда чем-нибудь да отличаются друг от друга. Этими-то тонкими, едва уловимыми, но всегда наследственными различиями и пользуются селекционеры, создавая ту или иную породу, призванную служить нуждам или прихотям человека.
Но если прирученное животное изменяется, то оно изменяется и в естественном состоянии. Значат, и там оно передает по наследству новые признаки и дает начало новым породам, или видам. Эти новые виды дают начало другим. И те бесчисленные формы, которые возникают в результате однажды проявившейся изменчивости, оказываются столь же совершенными по своей организации, как „совершенна, например, организация дятла с его ногами, хвостом, клювом и языком, столь изумительно приспособленными к тому, чтобы ловить насекомых, живущих под корой» (Дарвин).
Почему же достигается подобное совершенство? — Потому что все несовершенное погибает в борьбе.
„Вглядываясь в природу, — пишет Дарвин, — мы никогда не должны забывать о том, что каждое органическое существо как бы напрягает все свои силы, чтобы увеличить свою численность, что каждое органическое существо может жить только выдерживая борьбу; что жестокое истребление обрушивается на каждое растение, насекомое, четвероногое…» И верно. Если бы все летучки одуванчика превращались в цветок, мир утонул бы в белой пушистой вате. Если бы все икринки превращались в рыбу — в море не осталось бы места для воды.
Итак, все живое борется за жизнь: борется за место, за пищу, за влагу. А в каждой борьбе побеждает тот, на чьей стороне есть какое-либо преимущество. Стоит горошине оказаться чуть-чуть тяжелее, и у нее уже будет преимущество против других, потому что лишний запас скрытой в ней пищи поможет растеньицу взойти даже в самой высокой траве.
„Можем ли мы сомневаться, — пишет Дарвин, — что особи, обладающие каким бы то ни было преимуществом перед остальными, будут иметь лишние шансы на сохранение и продолжение своего рода? Зато с другой стороны мы можем быть твердо уверены, что всякое изменение сколько-нибудь вредное будет подвергаться истреблению».
Это сохранение полезных индивидуальных изменений и уничтожение вредных Дарвин назвал естественным отбором. Чем же отличается естественный отбор от искусственного? — Только тем, что селекционер накапливает те признаки, те отличия, которые полезны человеку, а „природа» заботится о пользе самого животного или растения, а главное о пользе его потомства.
Так Дарвин, не ссылаясь на чудо, объяснил все, что казалось необъяснимым. Всем стало понятно, почему „совершенны» все животные и растения; почему вымерли ископаемые гиганты прежних веков, уступив место новым формам, более приспособленным к изменившимся условиям существования; почему похожи древние и современные обитатели Земли — одни происходят от других.
Но весь органический мир происходит от общего начала. Почему же он так разнообразен? Это разнообразие тоже возникло благодаря естественному отбору. Если в одной и той же местности обитают два хищника, то им нетрудно ужиться вместе, пока один из них питается падалью, а другой — живым мясом; пока один из них лазает по деревьям, а другой ныряет. Но если бы им пришлось кормиться одним и тем же способом, между ними началась бы борьба, и один был бы сыт лишь за счет другого. Короче, каждый клочок земли способен прокормить тем большее число живых существ, чем разнообразнее их потребности, то есть чем сильнее они отличаются друг от друга.
На этом законе зиждется то начало, которое Дарвин назвал расхождением признаков. В силу этого начала промежуточные формы вымирают, не дав потомства. Поэтому и распался весь органический мир на обособленные, казалось бы, несвязанные между собой группы.
Изменчивость, выживание наиболее приспособленного, расхождение признаков — вот три основы теории Дарвина. Он назвал свое учение „Евангелием дьявола».
И тщетно церковь пыталась наложить на него свой запрет. Новое учение разлилось, как поток. Оно завоевало весь мир. Последнее чудо перестало быть чудом. Но если библия лжет — где искать оправдания угнетению, как заставить многих работать на одного? Как самое „Евангелие дьявола» поставить на службу господствующих классов? Разве нельзя объяснить естественным отбором и социальное неравенство, и богатство богачей, и бедность бедняков? Так пытались перенести открытые Дарвином законы на человека — так возникли расовые теории и социал-дарвинизм.
Но человек, хотя он и является прямым потомком покрытого волосами четвероногого, отличается от всех своих животных предков. Животное только „пользуется» природой, человек — „господствует» над природой. Это право господства дал ему труд, сделавший человека — человеком. Первое изготовленное „руками» орудие провело резкую грань между человекообразным и человеком. Человекообразное связано с животным царством, человек—
с человеческим обществом. А развитие человеческого общества подчинено своим законам.
Ленин и Сталин построили первое в мире социалистическое государство. Только в нашей стране наука действительно становится оружием против тьмы суеверия и предрассудков. Только в нашей стране наука превращается в оружие и против слепых сил природы. Учители Дарвина — английские селекционеры—пользовались лишь случайно возникающими изменениями. Советские агрономы и зоотехники, овладев эволюционной теорией, сами вызывают нужные им изменения, превращают озимую рожь в яровую, приучают грушу не бояться мороза, выращивают помидоры за полярным кругом!
Советские люди, вооружившись учением Дарвина, побеждают природу, как, вооружившись теорией марксизма-ленинизма, победили всех угнетателей.
Работница и крестьянка № 2 январь 1941 г.
|