Говоря об одной из таких, не удавшихся в итоге попыток, Ермаков заметил:
— Они с самого начала совершили непоправимую ошибку. Они обидели город.
Я убежден: ребятам очень хорошо было знакомо это чувство снисходительного превосходства — к прежнему театру, когда они увидели, что он не отвечает их представлениям о минимально приемлемом художественном уровне. К зрителям, той их части, которую он, этот прежний театр, вполне устраивал.
И директор, павлодарский старожил, человек большого жизненного опыта и завидной проницательности, понимая, что без этих ребят современного театра не создать, понимал и другое: решающе важно не дать выхода таким настроениям, особенно после первых спектаклей обновленной труппы, которые, конечно же, окажутся лучше предшествующих. Решающе важно приложить максимум усилий к тому, чтобы сделать ребят частицей города, заразить его будущим, перспективами, новостройками, привить вкус к охоте, к рыбалке на Иртыше, в конце концов.
Выработать нравственные нормы жизни коллектива, на которых основывалось бы, которыми направлялось бы творчество. «Нечестно, аморально создавать свой театр в городе, который тебе чужд, традиции которого ты не уважаешь» — с усвоения этой, по мнению директора, истины истин следовало начинать. Так что же — безграничная терпимость, принесение в жертву своих художественных принципов и критериев ради того, чтобы быть понятыми, оцененными всеми и сразу? Есть люди, которые, во всем умея видеть хорошие стороны, очень убедительно докажут вам, что ради них можно примириться с тем, что ни для вас, ни для этих людей в принципе неприемлемо. Пережиточная психология, порождающая нравственную, гражданскую аморфность, равнодушие, а потом и угодничество.
Так вот, думаю, не было ничего более враждебного широте и терпимости павлодарских артистов, чем подобная психология. Широте и терпимости, как они ее понимали.
Не мириться с отсталыми художественными традициями, но понимать, что коль скоро они есть, результата можно добиться не оскорблением этих традиций, а кропотливой работой над созданием новых.
Не оправдывать дурное в человеке, но взывать к лучшему в нем. Уважать чужие убеждения, ни на йоту не поступаясь собственными.
Активное мироощущение, понимание жизни как непрерывного революционного действия, отношение к ней как к широкому строительству — домов, машин, человеческих душ — это давало о себе знать во всем.
И в том, как отчетливо угадал Ермаков в двадцатитрехлетнем Владимире Кузенкове главного режиссера театра. В двадцатитрехлетнем — главного! Назовите мне еще город, где пошли бы на такой риск. И в том, как ночи напролет просиживали ребята за изучением ленинских томов.
И в том, как охотно, много, напористо читали в молодежной аудитории стихи любимых поэтов Олег Афанасьев и другие артисты. Поэтические вечера артистов театра были тогда в Павлодаре традицией. И в том, как во время беседы о трудностях работы периферийного театра, о рутине, которую иногда так трудно преодолеть. Веня Монастырский, артист, один из основателей коллектива, вдруг бросил, указывая на здание, где происходили гастроли:
— Ну хорошо, а какая такая окружающая рутина мешает им засыпать многолетнюю яму во внутреннем дворе и вообще придать помещению хотя бы минимально приглядный вид?
И было в этом риторическом вопросе горестное удивление людьми, способными, ссылаясь на объективные и вполне реальные трудности, допустить хлев в своем доме, в своем деле. Удивление и искреннее, полное непонимание их.
Нравственный климат — понятие слишком неосязаемое, его не порекомендуешь к внедрению. Здесь у каждого свой опыт и свой резон. И, разумеется, никто никому не может дать гарантий, что вот теперь-то все и будет хорошо. Тем важнее готовность к ним, умение понять: там, где его, этот нравственный климат, не удалось создать, новый художественный организм неизбежно оказывается постройкой пусть современной и даже блестящей, но воздвигнутой на песке и никак не защищенной перед натиском самых разных ветров и стихий, в реальной, невыдуманной жизни непременно существующих.
Додумать все это до конца мне помогла не слишком давняя командировка в Месхетский государственный театр, что работает в районном центре Ахалцихе. Туда уехал почти целиком один из курсов Тбилисского театрального института и несколько выпускников культпросветучилища. Руководят театром главный режиссер Нана Деметрашвили и директор,
заслуженный деятель искусств Михаил Николаевич Медзмариашвили, один из старейших театральных работников Грузии.
Город маленький. Если идти от гостиницы до театра не спеша, получается минут пять. За это время несколько раз слышалось: «Доброе утро, Михаил Николаевич. Доброе утро, Нана Александровна»,— похоже, что людей, незнакомых моим спутникам, здесь не было.
Первое сугубо театральное впечатление — выездной спектакль в районном центре Аспиндзе.
Клуб набит до отказа, у подъезда — автобусы из окрестных сел. Трем автобусам так и пришлось уехать, не разгрузившись,— огорченным пассажирам обещали повторить спектакль в ближайшее время. Люди в вестибюле, в зале одеты по-разному, большинство — во все лучшее. Рассказывают, что было так не всегда. Но вот однажды зрителей перед началом стали встречать актеры и актрисы, нарядные, подтянутые, ненавязчиво, деликатно давая понять, что у зрителей тоже есть обязательства перед театром, что даже, казалось бы, мелочи влияют на общий тонус взаимоотношений сцены и зала.
Игралась в этот вечер забавная комедия, точно воспроизводящая быт и нравы здешних мест, с довольно немудреными сюжетными ходами, однолинейными характерами. И было поначалу известное разочарование, ощущение компромисса — назначение спектакля угадывалось не сразу.
Мне приходилось видеть в периферийных театрах очень серьезные работы, катастрофически не собиравшие зрителей. Видел и лихие провинциальные боевики, где обилие бурно реагирующей публики наводило на грустные размышления,— так все было откровенно, заведомо рассчитано на невзыскательность.
Спектакль, который довелось посмотреть в Аспиндзе, не претендуя на откровения, уверенно и спокойно хранил в себе достоинство искусства, как хранили его нарядные актеры, что прежде встречали зрителей в фойе,— в этом заключалось его обаяние, его смысл… Спектакль говорил предельно простые, каждому доступные вещи: что надо быть верным семье, дому, тебя вырастившему, что человек, пренебрегший этими ценностями, утрачивает нечто важное.
Нравственный итог спектакля был не столь уж нов, но он был. Может быть, так и должно начинаться эстетическое воспитание?
Потом были другие спектакли, гораздо более серьезные, но первого впечатления они не вытеснили, потому что оно, это первое впечатление, давало очень существенный и точный посыл для понимания нравственного облика, нравственного существа театра. И тема этого спектакля не оказалась случайной.
Она вырастала, крепла, обретала новые грани и новую значительность — тема верности, какими бы сложностями и разочарованиями она ни испытывалась,— верности самому себе, другу, любимой женщине, земле, Родине.
Присутствовал ли я на репетициях, спектаклях, сидел ли в автобусе, направлявшемся на выезд в приграничное село, заглядывал ли к директору, к главному режиссеру, к актерам на гостеприимный огонек, не оставляло ощущение, будто он только что был здесь — Нугзар Мачавариани, лучший актер театра. Незадолго до моего приезда он трагически погиб. Рассказывают, что Нугзар был жизнерадостным мальчишкой, любил танцевать, петь — душа и
центр любой дружеской компании. А на сцене — как-то так выходило — ему часто доставалось играть героев, которые умирали непоправимо рано, потому что жили слишком щедро, слишком взахлеб и вовсе не берегли себя. Может быть, просто режиссеры верно угадывали секрет его индивидуальности.
Нугзар, наверное, был человеком, наиболее полно выражавшим дух, нравственную атмосферу этого человеческого содружества. И теперь, после его смерти, оно естественно и непроизвольно выразило свою нравственную атмосферу отношением к памяти Нугзара.
В театре есть его уголок, и каждый, входящий в фойе, видит это лицо, озорное, мальчишеское и одновременно углубленное, сосредоточенное на чем-то важном. И во всех домах, где доводилось побывать, я видел его фотографии. И родителей его ребята не забывают и невесту — ей было шестнадцать,— и он все хлопотал, чтоб ему разрешили жениться. И непременный тост за веселым грузинским столом — за него пьют стоя и молча.
Я не был знаком с этим парнем, но я знаю, что надо склониться перед его памятью. И я думаю, что люди, умеющие так беречь память о друге, хранить верность ему, сумеют сберечь свое дело, сохранить ему верность…
Михаил Николаевич Медзмариашвили, дядя Миша, как зовут его актеры и как он мне тоже разрешил себя называть,— ученик Марджанова, был актером, ассистентом режиссера, режиссером, директором, театр знает вдоль и поперек, Ахалцихский — особенно. Работал в нем еще до войны, потом руководил самыми разными художественными коллективами, в последние годы — на спокойной и высокооплачиваемой работе в Тбилиси. Но вот снова открылся
театр в Ахалцихе, и он стал директором, хотя зарплата на новом месте была меньше, а хлопот… ну, сами понимаете. Это ведь нелегко, когда человеку за шестьдесят, и сердце пошаливает, и давно пора подумать об устроенности и покое. Директор театра — должность административная, обязанности четко определены, и ни в каких трудовых законодательствах не предусмотрено, что должен Михаил Николаевич, помимо добросовестного выполнения своих прямых функций, быть для ребят и дядей, и отцом, и дедом (а ведь они и вправду ему во внуки годятся), и еще ставить спектакли, а иногда даже играть.
И Нана Деметрашвили — она, безусловно, человек талантливый, но я уверен: сейчас ее талант проявится полнее в работе именно здесь, именно с этими людьми, и слабее, глуше, если ей доведется работать с другими в другом месте.
Потому что она с самого начала искала эту работу, соответствующую ее характеру, темпераменту, нравственным устремлениям и душевному складу,— и когда семнадцати лет ушла из дому, приехала в Тбилиси поступать в театральный институт, и была принята — единственная девушка в режиссерской группе; и когда отлично окончила его и ставила спектакли в Гори; и когда принимала новый театр, хотя, согласитесь, женщине в 26 лет ехать главрежем в чужой город — на это надо решиться.
Потому что она знает про своих артистов столько, сколько может знать только близкий друг,— знает, когда нужно полночи пробродить по городу с отчаявшимся человеком, чтобы вернуть ему веру в себя, когда можно похвалить артиста, если даже у него роль не очень складывается, и когда недобро взглянуть на того, кто стал работать, жить слишком уж легко и благополучно.
И потому, что актеры относятся к ней по-товарищески непринужденно, как к сверстнице, и в то же время верят в нее как в руководителя, старшую, которая знает и может больше их.
И потому, что родители некоторых из этих актеров советуются с уважаемой Наной Александровной по важным вопросам, касающимся детей. И потому, что она со своей порывистостью, эмоциональностью удачно дополняет рассудительного, спокойного дядю Мишу.
И Михаил Николаевич и Нана — это незаменимые люди,— как был незаменим и Нугзар, вот в чем штука. Они нашли дело, а дело нашло их. И от этого оно, дело, и они, личности, индивидуальности,— все выросло неизмеримо.
По всей стране в очень нелегких условиях работает множество таких вот небольших театральных коллективов, и проблемы, стоящие перед ними, во многом близки тем, которые успешно разрешаются в Ахалцихе. Да и не только в том дело, маленький театр или большой, общепризнанно велики его успехи или пока относительно скромны, хотя и вполне явственны. В искусстве есть главная точка отсчета, есть главный нравственный, духовный ряд, и для меня лично Месхетский государственный театр или, скажем, уже более опытный, более мастеровитый молодежный театр Красноярска,— и московский «Современник» и Ленинградский академический БДТ — в этом ряду. Они соизмеримы, хотя, разумеется, не равновелики — каждый из них на своем месте решительно незаменим.
Так вот и выстроились впечатления разных лет.
Потом были еще поездки и еще встречи, но ни одна из них не оставила такого цельного впечатления, как поездка в Месхетию. Многое из того, что позволяет делать оптимистические прогнозы, обозначилось здесь наиболее четко. Поэтому столь естественно желание поставить точку именно здесь. А впрочем, какая точка? Тема не завершена, но моей вины в этом нет: ведь и в жизни она, тема эта, остается незавершенной. И постоянно приходят известия и о горьких поражениях и о новых завоеваниях периферийных молодежных театров.
Владимир Иванович Ермаков… После десятилетней почти полосы Павлодарского драматического
театра имени Чехова, которая, я уверен, войдет в историю советского сценического искусства, обстоятельства у Ермакова сложились так, что он уехал из Павлодара. Поступил актером в Томский театр — он ведь, помимо того, что директор, художник, столяр, еще и актер. И через несколько месяцев произошло неизбежное — его попросили стать директором, очень попросили, и он согласился. Приезжал уже в Москву — утверждать репертуар, искать главного режиссера. С чего начинать? Ведь принял театр в разваленном состоянии. И как перетащить в театр
павлодарского артиста и режиссера Олега Афанасьева (вот уж не проблема, Олег сам махнул в Томск, как только узнал, что директорствует там Владимир Иванович).
Или Володя Кузенков. Проработавший после Павлодара год режиссером-стажером во МХАТе у Олега Николаевича Ефремова, он был назначен главным в Московский драматический театр имени Станиславского — спасибо людям, которые решились на это назначение, разглядели силу режиссерской и человеческой индивидуальности — впрочем, не разглядеть ее было мудрено. А его место во МХАТе занял Леонид Монастырский, тоже из Павлодара, если помните.
Или Нана Деметрашвили… Это в самом деле был сюрприз: объявилась в Москве не одна, а со всем театром. Добилась такой коллективной командировки — смотреть спектакли, встречаться с мастерами.
Нана Деметрашвили, Михаил Николаевич, дядя Миша, — по-

Репортаж со всесоюзной комсомольской стройки
Телеграмма

Валерий Кузьмин перебрал пачку телеграмм с адресом «Набережные Челны. Городской комсомольской конференции». Москва… Казань… Минск… Тольятти… Саппоро — от сборной по хоккею (что будет с залом!)… Какую сначала?
— Товарищи! «Первостроители Комсомольска-на-Амуре…»
…Не торопись, секретарь горкома. Пусть попробуют твои мальчишки и девчонки, родившиеся в пятидесятых, под знаменитые «бипы» спутника, мысленно оглянуться на сорок лет назад. Перенестись из 72-го в 32-й.
Только хроника:

«Через тридцать пять лет (в 1967-м) мы устроили в Комсомольске слет. И демонстрацию. Чтоб все — как было. И прошли вятские в лаптях и с лопатами. Одесситы — с кирками на плечах. Ленинградцы с ломами наперевес».
(Рассказ первостроителя Е. И. Королева)

«Первую октябрьскую демонстрацию в Челнах открыла колонна автомашин. Каждая марка, участвующая в строительстве, по одной. И прошли КРАЗы, БелАЗы, «Жигули». ЗИЛы, львовские автобусы, вездеходные «газики». Двадцать восемь марок».
(Городская газета «Знамя коммунизма»)

«На строительстве КамАЗ на первый квартал 1972 года работают 5 тысяч грузовых и легковых автомобилей, 1500 землеройных механизмов».
(Справка «Камгэсэнергостроя»)

«В 1937-м», через пять лет строительства, задумались мы о плане города. Ведь что за обида — не город, а скопище временных поселков, кто во что… Заложили первые каменные дома».
(И. И. Минкин, бывший секретарь Комсомольского-на-Амуре горкома ВЛКСМ)

«В декабре 1969 года вынут первый ковш на строительстве. Сегодня в городе сдано около 300 тысяч квадратных метров жилья. К 1974 году город будет насчитывать 200 тысяч жителей».
(Из отчета комсомольской конференции Набережных Челнов)

«Подарки были знатные. Мне как-то достались три пары фильдекосовых чулок. Между прочим, удобнее, чем портянки… А коммуне Андрианова вручили патефон и две пластинки Утесова».
(Первостроитель Комсомольска А. Е. Яременко)

«На днях справили свадьбу Валерке Борисову. Скинулись молодым на холодильник».
(Бригадир монтажников КамАЗ Геннадий Коржавин)

«Постановили: ввиду тяжелого положения до весны все комсомольцы с пайка в 600 граммов переходят на паек в 400 граммов хлеба».

(Из архивов Комсомольска)

«На днях в горторг поступила партия апельсинов. Продано уже около четырех тонн».
(Газета «Социалистическая индустрия», на стройке КамАЗ»)

…— «Первостроители Комсомольска-на-Амуре приветствуют строителей автограда на Каме»…
Ворохнулись стулья кинозала, упали с коленей блокноты в синтетических щегольских обложках. Нарастает гул аплодисментов… третий ветеран

Двенадцатого июня Комсомольску — сорок лет. Готовится там Всесоюзный слет строителей, большую делегацию отправляют на Амур камские ребята. Ну а мы, мы решили слетать на разведку. Малой группой.
Антон Евдокимович Яременко — почти история нашего государства. В двадцать третьем — пионер. В тридцатом — строитель Днепрогэса, техник-бетонщик. Специальность в те годы, наверное, первая в списке нужных. И в тридцать втором с группой украинцев— на Амур. Пять незабываемых лет. Затем — путевка от горкома в Ленинградский кораблестроительный институт. После диплома поехал в Комсомольск. Сейчас он строитель кораблей на Балтийском заводе.
А путевку в институт подписывал ему Исаак Иосифович Минкин. Секретарь горкома комсомола первого созыва. Он уже на пенсии, но работает начальником товарной станции в Ростове-на-Дону.
Экипировались комсомольчане молодо.
— Вторая половина века!
Столичные полуботики, портфели невысокой емкости.
Но десять часов держал нас в Быкове первоапрельский снег, и радостно чавкнула распутица, заглатывая полуботики (можно ведь прочесть, что в автограде предстоит переворочать миллион кубов земли, и все-таки думать, что нынче это делается чуть ли не с асфальта).
«Разведгруппа» не дрогнула, а даже вошла во вкус, перелезая в резиновые сапоги: «Поработаем!»
Заботило комсомольчан другое.
— Сорок лет, Антон, а? Мы же для них — птеродактили.
— Исаак, ты горячишься. Разве с твоей товарной не идут сюда грузы? И разве наш Балтийский непричастен к здешней химии, нефти? Сколько мы сюда нержавейки отогнули! Значит, и мы строим.
Стройку они облазили с завидной прытью. Десяток разбросанных площадок — от нового города до котлована автосборочного завода. Въедались в прорабов, разговаривали с монтажниками в вагончиках пересменок, разыскивали бригадиров ударных бригад, а вечером в красном уголке общежития, а потом в комнатах часами расспрашивали, отвечали. Рассказывали.
О легендарном лесоповале в тайге и канале во льду, по которому проталкивали бревна. О знамени той корчевке по берегам Амура. О девчатах-хетагуровках. О том, как комсомол выпрямлял человека.
— Как люди выдерживали? Что им помогало?
Ведь вот, как и вы, были среди нас совсем зеленые,— вспоминает Минкин.— Были и нытики. Были беглецы. Не думайте, что мы, оставшиеся, держались сверхчеловеками: «Туда и дорога». До злых слез жалко каждого. И тогда родился закон: «Сильный поддерживает слабого!» Распределяли зеленых по два-три человека в бригаду. Сильные ребята брали их под опеку. Учили и работать, и жить, и зарплату расходовать. Несколько месяцев — и человек оживал… Слушали их с вниманием — интересом. Между легендой и сегодняшним возникал живой ток. КамАЗ — это уже сейчас 53 тысячи строителей (сотни прибывают каждый день, и за окончательность цифр не поручусь). Представьте же себе самочувствие новичка в этих тысячах, еще только притирающихся друг к другу. Как тут не растеряться?
Не подвернуться под горячую руку прораба, который еще вчера копошился на совхозной площадке, а сегодня командует сотнями людей на автогиганте? …Комсомольск не только в мужестве-силе, но и в мужестве-доброте. Чувству локтя, может быть, впервые так убедительно научил этот город. «Сильный в ответе за слабого».
С особым рвением выискивали в Челнах наши комсомольчане сильных, которые умеют быть наставниками.
Вазых Мавликов — бригадир каменщиков экстракласса. На семнадцать дней раньше срока строят они дом. Но то, что хвостиком тянутся за ним вчерашние неумехи, говорит о нем больше. Как и о Жене Вдовиной, поставившей на ноги уже вторую бригаду юнцов.
Нет, не уходит в песок советское искусство строить города и людей. Олицетворяет это искусство не хриплый прораб, угрюмо мусолящий наряды, а мудрый «батя», строитель-кочевник, ценящий людские привязанности и особицы.
Михаил Николаевич Фоменко, нынешний начальник «Автозаводстроя», радуется трехкомнатной квартире:
— Мать! Теперь мы же пятнадцать человек принять сможем. Выписываю раскладушки.
Так, в дом, зовет он людей, с которыми сжился в Братске и которых обязательно перетянет на КамАЗ.
В Комсомольск — Братск — Челны. Сорок лет, несмотря на все невзгоды и инфаркты, сохраняют строители-коммунисты особый, советский склад характера. И время идет навстречу им. Иногда с изумляющей стороннего силой.
На третий день наша группа пополнилась. Были суматошные переговоры по телефону («Антон, неужели вы здесь, под боком?»). Попытки вспомнить («Ведь он с усиками?») — и встреча. Для них он Женя, а для всех: «Знакомьтесь, Евгений Никифорович Королев».
С усиками. Седыми, а когда-то чаплинскими.
С космической фамилией. С биографией, какие снятся зеленым юнцам. Лейтенант (два «кубаря»)
Особой Дальневосточной Блюхера прошел в 1934-м четыреста километров по торосистому льду Амура с отрядом бойцов-строителей. С тех пор — до 1950-го — строил Комсомольск, работал в Комсомольске. Затем Красноярская ГЭС, десять лет тому назад — Татария. В 1970 году управляющему трестом «Татэнергострой» Е. Н. Королеву вручили Золотую Звезду Героя Социалистического Труда.
Нижнекамск. Город и нефтехимический комбинат построил здесь Королев. Пока мы не облазили площадку комбината, не потрогали пласт каучука, тепленьким выползший с ленты конвейера, пока не объездили город (сто тысяч, с прицелом на триста тысяч) и не отведали огурцов из королевской
оранжереи, всем командовал бывший комсомольчанин с двумя «кубарями».
— Что приуныли? Неужто ж не нравится?
— Нравится, Женя. До зависти, самой черной.
Ни Минкин, ворочающий тысячами тонн грузов, ни Яременко, строящий океанские корабли, доселе не жаловались на тишь и пенсионное спокойствие (пять дней на поездку они «вырвали» из зубов у начальства). Но такое! Снова, как сорок лет назад, с пустырей заложить город и на ладошке преподнести его друзьям: Нижнекамск мой. С трамваями и институтом, ресторанами и пляжами, сочинской отделкой, с нескончаемым разворотом впереди — три очереди комбината, шинный завод для Челнов, порт, вокзал и, и, и…
— Ладно, друзья. Я и сам себе завидую. Птеродактили? Между прочим, на КамАЗе работают сотни моих учеников. Нижнекамцев. И пока я посильней соседа: хлеб им пеку, белье стираю, домостроительный комбинат подарил… Теперь обувать буду — шинами.
Мы привезли его в Челны (с чем—об этом позже).
В коридорах горкома не раз останавливали его ученики, прорабы, управляющие. Мне казалось, что да — сорок лег, да — пропасть. А Королев соединил собою времена с легкостью строителя, с азартом «бати», всегда живущего в учениках, в передаче дел, в аппетитном интересе к людям.

ВСЕ СРАЗУ
Трудно представить себе человека, который сегодня не знает о КамАЗе. Поэтому о технологической стороне дела можно напомнить бегло: 150 тысяч большегрузных автомобилей в год должен будет дать завод. Плюс еще 250 тысяч двигателей, запчасти и другую продукцию. Десятки тысяч рабочих будут заняты в автоматизированных и механизированных цехах. Город рассчитан на 300 тысяч жителей, но, пожалуй, ясно, что за отметку эту он перешагнет играючи. А если учесть, что от Нижнекамска по прямой —18 километров, то… получаем современнейший город-миллионер. Город — промышленный гигант мирового класса.
Срок совершенно невиданный. Не умещающийся в обычные представления.
И вот с этого, пожалуй, и начинается все самое интересное в Набережных Челнах, на разворошенном берегу Камы.
Строителям (да и не только им) знакома печальная формула-отговорка: «Не все сразу». Она была еще не формулой, пока начинали мы в лаптях и пересчитывали гвозди, была необходимым самоограничением. Затем на глазах наших начинала бронзоветь. «Свои интересы выше государственных? Нет, дорогие, не все сразу! Вот построим плотину… Вот уложим дорогу…»
И руководитель-коммунист иной раз объезжал пуританские нормативы, чтобы дать людям жилье, клуб, ясли. Пока не нарывался на строгача: «Все сразу захотел?»
Так вот КамАЗ — это всё, сразу. В этом социальная новизна стройки,ее высочайший человеческий смысл. Строится завод, строится город. И одинаковый спрос за фундаменты литейного и за детские сады.
От роду автограду — год. Но уже (до ввода первого из заводов — ремонтно-инструментального) есть у города солидный жилой фонд, московского стандарта дома. Есть новые школы и филиал института, кинотеатр и летние площадки, больница и магазины.
Достраивается Дворец культуры, заложен Дворец бракосочетаний (не знаю примера, когда бы так рано хлопотали о молодоженах).
Еще живут и по старым домам и по вагончикам. Но город на потоке. И он впервые, наверное, обгонит завод.
Сейчас не всего хватает? Верно. Но вот когда так, сразу все заложено и идет вверх, умеряются и непомерные претензии, а нормальное, человеческое требование воспринимается с интересом и участием.
Появляются решения от богатства.
С мебелью пока в порядке. И целый магазин срочно переоборудуют под книжный. Нужен спортзал?
Не будем ждать двух лет до дворца, возьмем новейший проект — с надувными стенами и потолком. Такое всегда пригодится.
Шевелите мозгами, хозяйственники. Не ленитесь откликнуться на каждую человеческую просьбу.
С улыбкой рассказывают в Челнах о мальчишках. Когда по стройке ездил Алексей Николаевич Косыгин, одна группа этого народца заинтересовала его. «Как жизнь?» «Мирово!» А самый настырный вылез из-за спины: «Только вот коробки хоккейной нету».
Через два дня была коробка. Появились они и в других районах.
По-моему, это урок, как можно — сразу. Мальчишки здесь по-настоящему просты и справедливы.
«Раз нужно — можно».
Так видится и в основном так строится автоград, подчиняя себе вялые души тех, кто привык к «не все». Это быт, норма, наша зрелость. Своим особым социальным, творческим началом отмечено здесь и будущее производство. Его тоже двигают сразу. Одновременно испытываются модели
грузовика и строятся цеха для него, идет проектная работа и готовится оборудование. Ватман, модель, стройплощадка идут рядом, без зазоров («сначала… потом»).
От инженеров, проектировщиков и строителей такой процесс требует почти космической синхронизации, умения мыслить безошибочно. Мне это напоминает работу диспетчеров в международном аэропорту. Крупные столкновения должны быть исключены, нерв работ как бы все время на пределе, у красной черты.
Трудно? Невероятно. Но эта скачка в пределах высшей нормы и высшей точности должна породить инженеров эры научно-технического прогресса. И рождает, ибо автоград уже обрел ритм, нащупал синхронизацию.
На КамАЗе применили, например, буро-набивные сваи. «Дырку» в земле глубиной в 16 метров заливают бетоном. И на эти опоры потом ставятся металлоконструкции. Такое инженерное решение позволит не переворачивать миллионы кубов земли.
Мы наверняка еще мало исследуем, что значит волжский автомобильный или КамАЗ не только для нашей экономики, но и для всего склада мышления, стиля действий, рабочего ритма. В них шаги научно-технической революции, принципы движения одновременного, отрекшегося навсегда от унылой раскачки, почесухи, постепеновщины.
В четыре года — на уровень 2000 года. Сразу. И не ценой штурма, а постоянством высокого напряжения, темпа.
Увлекательная это задача — КамАЗ! И недаром тянутся сюда молодые инженеры, экономисты, строители со всех концов Союза. Может быть, о такой стройке только и мечтали все мы вместе, накапливая темп на Магнитке, человеческое мужество и доброту — в Комсомольске, индустриальную мощь — в Братске и Тольятти.

Перекличка
В 1967-м в Комсомольске-на-Амуре состоялось неповторимое заседание бюро горкома комсомола. Возникло оно экспромтом: просто подсчитали, что есть несколько человек из первого созыва, и все они вместе пришли на бюро последнего созыва.
Трое членов Комсомольского-на-Амуре горкома встретились в Челнах, а здешний горком был в сборе. Считайте, что состоялось бюро 1934—1972. Бюро перекличка. Некоторые записи я приведу.
И. И. МИНКИН (Комсомольск). Все, что мы увидели на Каме, поразительно. Хочется говорить по делу, но напрашиваются и символы. Я думаю, что Комсомольск — слава комсомола первой половины века. Так ведь?
В. КУЗЬМИН (Набережные Челны, секретарь ГК). Летом в центре автограда мы заложим камень Славы первостроителей. Первое имя на нем будет — Комсомольск.
И. И. МИНКИН. А последним — Челны? Очень хочется, чтобы ваш город, символ комсомольского энтузиазма второй половины века, носил бы имя Комсомольск-на-Каме.
Л. ВАЛИДОВА (Челны, секретарь ГК). Я думаю, нам вообще уже надо проходить крещение. Живем в домах под номерами, без улиц. Что такое 4-12? Смешно ведь.
А. Е. ЯРЕМЕНКО (Комсомольск). А у нас еще и улиц не было, а имена были. Но имя придет. Давайте о деле. Хочу вам посоветовать вот что: не полагайтесь только на самотек. Лучшая постановка дела, когда вы примете сразу — Московский отряд, Одесский отряд, Новосибирский отряд.
А. ГАТАУЛЛИН (Челны, член горкома, начальник штаба стройки). Мы тоже этого хотим. Пусть шефы считают это нашим общим требованием. Помните, как формировали отряд «Дружба»? Семьдесят национальностей и еще больше специальностей. Отбирали персонально, по квалификации, по достоинствам. Зато и встретили мы их, весь отряд, с оркестром, цветами, татарским блюдом «чак-чак».
Е. Н. КОРОЛЕВ (Комсомольск — Нижнекамск). И дело, конечно, не только в оркестре. Что можно взять из времен Комсомольска? Да, ни машин, ни технических решений не возьмете, но если мы были бедноваты технически, то не обделены творчески. Страна отбирала в Комсомольск лучших — умеющих, грамотных, мастеров. И Ленинград держал свою марку, а Одесса — свою. Наша нынешняя стройка — стройка специализации очень точной и специалистов, стало быть, требует лучших.
Н. СТЕПАНОВ (Челны, член ГК). Да, у нас еще многовато неподготовленных. Несколько тысяч.
ГОЛОСА. Слишком много.
В. КУЗЬМИН. Давайте считать, что это предложение вчерне отработано. Очень ценный совет.
(Вот вам и «пропасть»! Мы и в самом деле упрощаем тридцатые годы, годы, когда комсомол штурмовал профессиональное мастерство. Не нахрапом были побиты рекорды кладки кирпича и замесов бетона: умением, высокой классностью посланцев комсомола. КамАЗ с его напряженным ритмом и принципом «все сразу» требует той же классности на новых работах. А новички новичками. Чем больше будет мастеров на стройке, тем быстрее выучатся эти новички.)
А. Е. ЯРЕМЕНКО. Хочется еще вот что посоветовать. Поездили мы по стройке, поговорили. А не слишком ли формально у вас название комсомольско-молодежного коллектива? Сколько у вас таких бригад?
В. КУЗЬМИН. Свыше трехсот.
А. Е. ЯРЕМЕНКО. Имя надо ценить. В Комсомольске тоже было немало бригад. Но на самые горячие участки формировали специальные отряды — ударные, из лучших, из самых умелых. И уж тогда давали комсомольское имя.
В. КУЗЬМИН. Мы тоже пришли к мысли об ударных отрядах. Вот так у нас работала бригада Гали Филюшиной. До 1 сентября были считанные дни, а школа не отделана. Попросили Галину, и ее девчата чудеса сотворили.
Р. ХАЛИТОВ (Челны, ГК). Так же работали бетонщики Шатунова на дороге. Триста процентов в смену — и дорога в срок.
И. И. МИНКИН. Как в наши годы на лесоповале. Вот видите, по-моему, и здесь опыт пригодится.
В. КУЗЬМИН. Крепко подумаем. (Опять-таки: другие условия, но опыт ценен. Жесткий ритм КамАЗа не может оборваться, и если настает критический миг — вперед, ударный отряд! Лучших. Классных, самых стойких.)
А. БАБАНИНА (Челны, ГК). А учились ли вы в то время?
Е. Н. КОРОЛЕВ. По цензу сравнивать не будем. У вас — в среднем девять, тогда — три-четыре класса.
И. И. МИНКИН. Даже ликбез был. Понятное слово? Безграмотных обучали.
А. Е. ЯРЕМЕНКО. Об учении заботились всегда. Десятки людей послали в техникумы, в институты. Я один из них.
А. БАБАНИНА. Нам приходится за учение воевать. Тяга большая, но не всякий прораб идет на встречу — то смену меняет, то в командировку ушлет.
Е. Н. КОРОЛЕВ. А вот за это надо браться с двух концов. И организацию труда улучшать: напряжение — напряжением, но и в норму войти следует. И воевать смелее за ребят. До горкома партии. Робости поменьше… Мы с вами Всесоюзная комсомольская. Ударная.
(Не стало юбилейным и парадным это бюро. Говорили на нем и об опыте сквозного контроля над заказами строек и о военно-патриотическом воспитании, каким прославился Комсомольск.)
И. И. МИНКИН. Я Маресьева вспомнил. И свою скромную роль в его судьбе. Когда он, работая в Комсомольске мотористом, попросился в аэроклуб, не приняли его на комиссии. Горком комсомола настоял своей властью. Представляете, какого летчика мы бы лишились, будь горком безгласным? Так что унесите с этой нашей переклички еще один совет: сквозную заботу о каждом. К чему тянет, кем станет, каким станет? Это комсомольская забота.
Простой, негромкий разговор. Товарищи.
— Ну и как же, друже, насчет птеродактилей?
— Брось шутки, Антон. Мы еще сгодимся. Хотя бы в 74-м проводить первый грузовик «КамАЗ» в путь.
— И, если Женя его не перехватит, отправить бы его — первый! — в Комсомольск.
— Как, ребята?
Быстро и весело переглянулись товарищи — члены горкомов Комсомольска и Челнов.
Вел репортаж А. ЕГОРОВ.
Апрель. Набережные Челны.

Журнал «Юность» № 6 июнь 1972 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

в Ахалцихе. А многие разъехались, многие… Борис Наравцевич перебрался в Горький, Александр Смеляков — в Минск, их спектакли по-прежнему в центре внимания общественности.
Да, происходят перемещения, и это грустно, потому что всякий раз обрывается ниточка, и уезжающие что-то утрачивают и остающиеся, что поделаешь, театр, настоящий театр — живой организм, он рождается, живет, умирает или продолжает жить в новом качестве. Вот и Олег Ефремов ушел из «Современника» — в этом была и драма и неизбежность. И сейчас на наших глазах и театр и его бывший главный режиссер, а ныне главный режиссер Московского Художественного театра, понеся очевидные потери, вырабатывают некое новое качество, каждый свое, обнаруживают новые грани своих незаурядных индивидуальностей…
По всем этим причинам и не хотелось выносить окончательные суждения, подводить окончательные итоги. Сейчас, когда пишутся эти строки, герои наши сделали то, что они сделали, одни больше, другие меньше. Одни не создали своих театров, другие создали. Одни из созданных ими театров являются таковыми и поныне, другие, завершив свой путь, краткий ли, долгий (Павлодарский театр был собой десять лет, а это много), перешли в новые качества.
Какие именно — опять-таки вопрос, выходящий за пределы этих заметок…
А люди продолжают работать. Пожелаем им терпения и стойкости.

Журнал «Юность» № 9 сентябрь 1973 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области