Анатолий Гладилин

Глава I Отец

Ночи стали очень длинными. Такими длинными, что еле дождешься рассвета. А потом, когда где-то за окном встает солнце (лучи его не попадают ко мне в комнату), становится легче.

По коридору шаги. Легкие, утренние шаги медсестер. Приглушенный смех Наденьки. Наверно, очередное приключение в автобусе. Я хорошо представляю себе, как она смеется, хотя сам никогда не видел.
Надя открывает дверь. Улыбку она скинула еще на пороге. Ко мне она входит с лицом доброго утопленника (она считает, что улыбка может оскорбить тяжелобольных).

В это время здесь катаются только командировочные, дети и мухи. Для купания холодно Пляжники в «Пильзене» попивают пиво. И опять же расписание. Через двадцать минут отправляется в сторону Каменного моста, в Кунцево, в Фили. Но это не помешало ей попасть именно на этот пароходишко, да еще на корму, да на пустую скамейку, да еще взглянуть на меня, а потом еще раз взглянуть.
Именно в пасмурную погоду бывают солнечные удары.

Полгода назад в старых бумагах я нашел фотографию времен гражданской войны. Нас трое. Артем и Иван сидят в креслах, я стою между ними. Вид у моих товарищей солидный, воинственный. Они перепоясаны пулеметными лентами, маузеры на боку. У меня в руках шашка. Лицо напряженное, и я похож на мальчишку.
В молодости я всегда стыдился своей внешности, когда сталкивался с девушками. А потом, после ранения, я подумал, что вряд ли найдется женщина, которой я буду нужен.

Вечером она мне не позвонила. Я ждал звонка на следующий день. Звонков было много. Звонили ребята, звонил один поляк, звонили из агитплаката, из журнала «Смена». Звонили моей маме, соседям. Узнавали, когда работает прачечная, какое кино идет вечером, просили принять заказ на Ленинград, спрашивали какую-то Люду.
Я поехал к отцу и по возвращении устроил матери форменный допрос: кто звонил?
Ничего похожего.

Мне очень хотелось, чтоб он приехал. Я знал, что он должен приехать, но у него иногда бывает какое-нибудь неотложное дело, и он пропадает. Вообще мой сын — самый таинственный человек из всех, кого я знаю. Вечно у него какие-то непонятные дела, как он выражается, «интриги», потом он вдруг неожиданно срывается в командировку, неожиданно появляется. Из стула, на котором он сидит, явно торчат гвозди. Они ему не дают спокойно побыть на месте. Нам, конечно, он почти никогда ничего не говорит. Но кое-что я про него знаю.

Я раскрыл, глаза. Самолет шел низко над горами. Казалось, что летим над лугом. Деревья — как травы.
Скоро земля потемнела, и замелькали огни Красноярска.
В переполненном троллейбусе я понял, почему москвичи вежливы и рассудительны. Машин в Москве много — одна ушла, другой дождешься. А сибирякам не до хороших манер. Остановился троллейбус — прыгай, другого — ждать полчаса.

В свое время меня спасла чистая случайность. Когда я был парторгом на военном заводе, главным инженером там работал некто Балдин, хороший специалист, но человек высокомерный, не считавшийся с интересами рабочих. В конце месяца люди «вкалывали» без выходных. Сверхурочные часы... Техника безопасности была запущена, новое оборудование внедрялось слабо.
На одном партийном собрании мы резко критиковали Балдина. Бюро объявило ему выговор.
Вскоре он неожиданно пошел на повышение. Его назначили главным инженером главка.

Неделю я пробыл в Дивногорске. Наверное, в двадцатый раз я приехал на большую стройку. Первое впечатление — все до ужаса знакомо. Но дома для строителей и старые бараки, очереди в столовой и новый спортивный зал, пыль над котлованом, танцы в общежитиях и даже знакомая фраза: «Вы из «Огонька»? Нет? Тогда пройдите к заместителю».
Но походишь, посмотришь — нет, все-таки другое. Да и к «известным вещам» тоже не привыкнешь, когда рабочие работают по пояс голые, а над ними резвится комарье.

Комдив злился. Левый ус его дергался. Нервно мигал огонек за закопченным стеклом керосиновой лампы. Огромные тени метались по стенам маленькой комнаты.
— Алехин,— говорил комдив,— надо пробиться к морю. Там нас ждут наши отряды. Поедешь на связь. Возьмешь с собой Артема и Ивана.

Старик в распахнутом, очень длинном пальто, в шапке, одетой небрежно и наспех, остановил меня.
— Где здесь почта? Ближайшая?
— Но боюсь, что сегодня закрыто.
— Разве?
— Да,— сказал я,— все закрыто. Идите на центральный телеграф.