Магомед Расул
Повесть
Магомед-Расул родился в знаменитом дагестанском ауле златокузнецов Кубани. Чувство меры, взыскательность, подлинная простота, необыкновенное трудолюбие всегда были для златокузнецов главными линиями в их жизни. Сейчас многие кубачинцы пришли от работы златокузнецов в другие сферы — в медицину, математику, физику. Пришли они и в литературу.

Живой, грохочущей громадой надвигался на Гульжанат город, по улицам которого катил автобус.
«Может быть, вернуться домой?» — испуганно подумала она.
Навстречу автобусу шла девочка в широком аульском платье и большом белом платке. Шла спокойно и беспечно, точно так, как ходят все дети в ауле, по всему было видно, что она ничего не боится.
«Не пропаду!» — взглянув на нее, успокоилась Гульжанат.

Девушка! — склонился над Гульжанат милиционер.— Нашла место! Как дома разлеглась. Совсем совесть потеряла! Вставай! — потряс он ее за плечо.
— Я? А-а? Что? — встрепенулась Гульжанат, ничего не понимая, уставилась широко открытыми, испуганными глазами на молодого милиционера.
— Давай-давай поднимайся! — приосанился милиционер.— Спать на скамейках горсада не положено.
— Я здесь никому не мешаю! — робко улыбнулась Гульжанат.

Когда Гульжанат проснулась, вся комната была залита солнцем. Куда же ей деваться теперь, утром, думала она. Еще вчера она поняла, что в городе все очень сложно. Даже обком ВЛКСМ она не найдет без посторонней помощи, хотя и была уже там. Гульжанат смотрела в окно на огромные дома и думала, что в одном таком доме поместятся все жители ее аула. А сколько в городе таких домов, даже сосчитать трудно.
— Доброе утро, Гульжанат!

Курбан-Кады выписал Гульжанат пропуск, и через четверть часа они стояли на типографском дворе, заваленном огромными рулонами бумаги. Из открытых дверей цехов с лязгом перестукивали линотипные машины. В маленькой, душной корректорской их встретил похожий на птичку, весь сухонький старичок в очках с двойными стеклами.

Гульжанат работала в редакции пятый день. Комнатушка корректорской, где помещались только стол и два стула, казалась ей верхом совершенства. Переступая ее порог, она каждое утро испытывала чувство, подобное тому, какое испытывает горячо верующий человек, входя в мечеть.
Магомед Магомедович не мог ею нахвалиться, так хорошо, громко и выразительно читала Гульжанат даже самую пустяковую заметку.

Айбике стала жаловаться на тесноту в квартире. — Что ты, разве у вас тесно? — простодушно удивлялась Гульжанат. — У нас в ауле дом меньше, а семья в два раза больше.
— Подожди, скоро экзамены начнутся, из аула нагрянут — сесть негде будет, собственным детям хоть на улице стели.
Гульжанат тоже сдала документы в университет, Курбан-Кады раздобыл ей учебники, и она занималась с таким упорством, что время летело как на крыльях.

Магомед Магомедович послал Гульжанат в культотдел за орфографическим словарем.
— Какие меры вы приняли по этому письму? — держа в руках папку с карточками и на каждой делая пометку, спрашивал густым басом толстенький, похожий на подростка, курчавый заведующий отделом писем Арслан.
— Я его еще не смотрел, — небрежно бросил Амирхан.

Через два дня Курбан-Кады пригласил Гульжанат после работы к себе домой. По его лицу невозможно было догадаться о результатах его похода на завод. Сели ужинать. Он с удовольствием ел, шутил с Айбике, подкладывал Гульжанат куски мяса побольше и пожирнее. Гульжанат мучило любопытство, но спросить Курбан-Кады она не решалась.

Как-то вечером Барият вязала кофточку на продажу, а Гульжанат сидела за учебником истории.
— Это ты зря всех городских обвиняешь,— сказала уставшая от молчания Барият. — Здесь добрые люди тоже не перевелись. В ауле, правда, проще. Беда у человека — весь аул знает об этом, весь аул переживает. Радость — все радуются. В городе люди живут иначе. У одних горе, а сосед на кумузе играет или пирушку устраивает. А почему?